Форт Дьявола

Форт Дьявола - задуманный мною ангст рассказ, сюжет которого дал пищу для этих стихотворений. Доберусь ли я когда-нибудь до воплощение замысла в прозе - не знаю, но стихотворный цикл уже готов)

В вышине - луна.
О любовь, доколе
Мне стенать от боли?
Чем душа больна?..

Скорбный, бесприютный,
Я сожжен дотла...
Как луна тускла
Над равниной смутной...

Фернандо Пессоа

Sorto
Как струится песок в этих старых часах,
Так стирается в порох душа...
И колеблются чаши на вечных весах,
Мне в награду суля и не смех, и не страх,
И не гибельный взмах палаша...

Как искрится на лезвии пламя свечей
И томится безудержный жар...
Ты один непреклоннее всех палачей.
Монограммой на мраморе гладких плечей -
Грешной страсти багровый нагар.

И сольются в один ослепительный зной,
Опаленные адским огнём,
И под этой, напитанной ядом, луной,
Не желая ни жизни, ни смерти иной,
В отреченьи последнем своём.

Sklavigo
Я был всецело из огня и стали
И жил, как меч, чтобы служить войне.
Был посвящен от роду сатане,
И пировал среди его ристалищ.

Но вот он - неподвластный мне,
Непокоренный смертным и богами.
Великодушно милостив с врагами,
Благообразен, как в чудесном сне.

И я отравлен ангела перстами,
И сладкий хмель меня лишает сил.
Нечистый дух и тот не заступил...
Пленился сам нежнейшими устами.

Кrucifikso
Ты, смерти вопреки, уста мои согреешь,
Вдыхая пламя жизни в стынущий очаг.
Мой тягостный кошмар ты по ветру развеешь,
Касаясь теплой дланию плеча.

И всем законам тьмы в моём глухом проклятье
Прикажешь замолчать отныне и навек.
И, как любой святой, не избежишь распятья,
Мой ангел, я - всего лишь человек...

Рreĝo
«Пошли мне, Бог, погибель в этой битве,
Пошли мне шквал горячего свинца», -
Шепчу устами чуждыми молитве
И жажду лишь скорейшего конца.

Пошли мне, Бог... за зло, за прегрешенья,
За слабость, за безволие, за страх...
За то, что не избегнул искушенья,
За вечный холод в дорогих глазах.

Пошли мне смерть, как меньшую из казней,
Как избавленье от постыдных пут.
От раболепия до неприязни...
И спазм в груди, и нестерпимый зуд.

Аmdeklaro
Не отступись отныне, я низложен.
И жизнь - едва чадящая свеча.
И, вынимая меч из черных ножен,
Коснусь губами белого плеча.

Не ослабляй оков, теперь недолго
Тебе - считать минуты и шаги.
Восторжествует осознанье долга,
Когда на стенах крепости враги.

Не отпускай, пока дышу, и взглядом
Меня заставь раскаянно молить.
Моя погибель, горькая отрада,
Мне и в аду тебя не позабыть.

для атмосферности)

@темы: по мотивам, стихи (авторское)

---

Подражая Вийону. Почему бы нет?)

Я знаю мир, но мне война милее.
Я знаю, как тяжел ружейный дым,
Как в январе горячий снег алеет.
Я знаю цену мертвым и живым...

Я знаю, как зовут в атаку горны,
И как во сне зовут - кого уж нет.
Я знаю, что пиры победы скорбны.
Я знаю бремя пышных эполет.

Я знаю, как грохочут каронады,
И жалит орудийная картечь.
Я знаю псов, не стоящих пощады.
И знаю тех, кого не смог сберечь.

Я знаю, как порой терзают раны,
И как немеет скованно душа.
Я знаю, как надменные тираны
Бледнеют под ударом палаша.

Я знаю, как звенит пренебреженье
В жеманных и брезгливых голосах.
Я знаю неизбежность искаженья,
Когда порок и доблесть на весах.

Подражание славному Франсуа Вийону у меня вышло в стиле милитари. Ну тут уж ничего не попишешь, неизменные вдохновители диктуют свои правила игры)

Баллада Примет (Франсуа Вийон)

Я знаю, кто по-щёгольски одет,
Я знаю, весел кто и кто не в духе,
Я знаю тьму кромешную и свет,
Я знаю - у монаха крест на брюхе,
Я знаю, как трезвонят завирухи,
Я знаю, врут они, в трубу трубя,
Я знаю, свахи кто, кто повитухи,
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю летопись далёких лет,
Я знаю, сколько крох в сухой краюхе,
Я знаю, что у принца на обед,
Я знаю - богачи в тепле и в сухе,
Я знаю, что они бывают глухи,
Я знаю - нет им дела до тебя,
Я знаю все затрещины, все плюхи,
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю, кто работает, кто нет,
Я знаю, как румянятся старухи,
Я знаю много всяческих примет,
Я знаю, как смеются потаскухи,
Я знаю - проведут тебя простухи,
Я знаю - пропадёшь с такой, любя,
Я знаю - пропадают с голодухи,
Я знаю всё, но только не себя.

Я знаю, как на мёд садятся мухи,
Я знаю смерть, что рыщет, всё губя,
Я знаю книги, истины и слухи,
Я знаю всё, но только не себя.

Подражание Вийону (Олег Ладыженский)

Я знаю мир - он стар и полон дряни
Я знаю птиц, летящих на манок,
Я знаю, как звенит экю в кармане,
И как звенит отточенный клинок.
Я знаю, как поют на эшафоте,
Я знаю, как целуют, не любя,
Я знаю тех, кто "за" и тех, кто "против",
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю шлюх - они горды, как дамы,
Я знаю дам - они дешевле шлюх,
Я знаю то, о чем молчат годами,
Я знаю то, что произносят вслух.
Я знаю, как зерно клюют павлины,
И как вороны трупы теребят,
Я знаю жизнь - она не будет длинной,
Я знаю все, но только не себя.

Я знаю мир - его судить легко нам,
Ведь всем до совершенства далеко,
Я знаю, как молчат перед законом,
Я знаю, как порой молчит закон.
Я знаю, как за хвост ловить удачу,
Всех растолкав и каждому грубя,
Я знаю - только так, а не иначе.
Я знаю все, но только не себя.

@темы: стихи классика, стихи (авторское), подражание, военная лирика

---

«Это слово - Тикондерога. Имя смерти - из уст мертвеца»

Тикондерога
Вам, тем, кто догорел до тла,
И кто дожил до эпилога,
В груди трепещущей игла -
Проклятый форт Тикондерога.
И пусть вас доконал Йорктаун*,
И хмуро отвернулись боги.
Бьет каронада, и картаун* -
Трофеи из Тикондероги.
Заря над озером Шамплейн,
Вдоль берега скользит пирога.
Непостижима, словно Свейн*,
В туманной мгле Тикондерога.

Йорктаун – последнее сражение между королевскими и континентальными войсками, окончательное поражение англичан.
Каронада и картаун – виды пушек. Значительное количество орудий было похищено мятежниками из форта Тикондерога (и они тащили их за собой по всем дорогам войны, притом, что их главный артиллерист – генерал Нокс даже не знал, как к этим штукам подступиться и какая неведомая сила заставляет их стрелять).
Свейн – так называемый остров-призрак в Тихом океане.

А теперь – слово мастеру,

изумительная баллада Роберта Льюиса Стивенсона

Тикондерога
шотландская легенда

Эта повесть о человеке,
Услыхавшем слово в ночи
В том краю, где вереск цветёт,
Где, сшибаясь, скрежещут мечи.
Где дожди с туманных морей
Всех хлестать без разбора готовы, -
Вот то место, где с мёртвых губ
Сорвалось для него это слово.
В полусне поразило слух,
Наяву жужжа без конца…
Это слово - Тикондерога.
Имя смерти - из уст мертвеца.

1. Как услышал имя

В час, когда опускается вечер,
С потемневшим от гнева лицом,
Молча бился Стюарт с Камероном.
Камерон был известным бойцом,
Но удача ему изменила…
Кровь из раны забила ручьём.
Он упал. И Стюарт, задыхаясь,
Над его склонился плечом.
"Как я мог убить Камерона?
Мы повздорили… Я же… Глупец!
Ведь за ним его клан могучий!
Ружья, пушки. Клинки, наконец!

Из-за каждого дерева ныне
Мне слепая опасность грозит.
Чей-то меч меня наземь кинет?
Чья-то пуля меня поразит?
Стоит сделать мне - в море ли, в поле -
Хоть один опрометчивый шаг,
На меня тут же будут наставлены
Острия Камероновых шпаг!"

Но недолго Стюарт сокрушался,
Устремив на убитого взор.
В голове его зрело решенье…
Как толпою настигнутый вор,
Он пустился бежать через поле
Шибче ветра, зайца быстрей,
Ибо не было в целой округе
Никого Стюарта хитрей.

Он бежал, как бегут от пули.
Сквозь кусты продирался, как зверь.
Окровавленный, в рваной одежде,
Постучался к убитому в дверь.
Заходящее красное солнце
Озарило деревья и склон,
Когда вышел Стюарту навстречу
Камерона брат, Камерон.

"Я сейчас убил человека.
В поединке, в честном бою.
Как хотел бы я ныне рассчитывать
На поддержку и доблесть твою! -
Так сказал Стюарт Камерону. -
Я чуть жив… А вокруг - враги.
Будь последней надеждой моею
И от мести уйти помоги!"

Тот ответил ему, наблюдая,
Как вечерняя гаснет заря:
"До сих пор ни один шотландец
На меня не надеялся зря.
Кто бы ни был убитый тобою, -
Желторотый пылкий юнец,
Чужеземец, искавший ссоры,
Иль покрытый славой боец, -
Как бы имя его ни звучало,
Я от мести уйти помогу.
Слово чести. Клянусь своей шпагой!
Проходи, садись к очагу".

В ночь глухую, когда шотландцы
Крепко спят, завернувшись в плед,
Между тем как Луна на поляны
Проливает серебряный свет, -
В час полночный, когда над лесом
Начинают совы летать,
Камерона - живого брата -
Мёртвый брат пришёл повидать.

"Мои кости рассыпаны в поле.
То-то праздник для стаи ворон!
Я обрадовал их поневоле, -
Камерону сказал Камерон. -
Моя кровь пролилась на дороге.
Дух витает в дали голубой.
А убийца мой здесь, в этом доме,
Сладко спит, утешен тобой".

"Бедный брат! Твои речи, как нож.
Но пойми, что и мести жажда
Не даёт мне нарушить всё ж
Слово, данное мною однажды".

"Я убит. И скоро уйду
К праотцам в далёкие дали.
Что велишь поведать родным?
Мать с отцом меня рано не ждали.
Что велишь сказать старикам, -
Камеронам, прославившим имя?
Брат, подумай, однажды тебе
Стыдно будет предстать перед ними".

"Ни презренье родных, ни страх,
Ни упрёки, ни мести жажда
Не заставят меня изменить
Клятве, принятой мною однажды".

Трижды за ночь, пока над лесом
Продолжали совы летать,
Камерона, живого брата,
Мёртвый брат приходил повидать.
Трижды за ночь, пока на поляны
Лился лунный серебряный свет,
Камерону, мёртвому брату,
От живого слышалось "нет".

"Что ж, я трижды являлся тебе.
И теперь - за тобою черёд.
Мы увидимся в дальней дали.
Знай об этом, брат, наперёд.
И пока не пропел петух
И рассвет не глянул в окно,
Я тебе объявлю приговор:
Я шепну тебе слово одно,
Что пчелою ужалит слух,
В голове жужжа без конца…
Это слово - Тикондерога.
Имя смерти - из уст мертвеца".

…Наконец наступило утро.
Камерон поднялся с трудом,
Постоял на отчем пороге
И навеки оставил дом.
"Чьё же имя я ночью услышал?
Где найти того мудреца,
Кто бы знал об имени этом,
Что жужжит в ушах без конца?"

Он листал старинные книги,
Он пытался прочесть письмена, -
Те рисунки на каменных плитах,
Что ушедших хранят имена.
Разговаривал с пахарем в поле,
Шёл с солдатами за перевал.
С рыбаками закидывал сети,
У старух-гадалок бывал.

С птицеловом бродил по лесу.
К колдунам ходил на поклон.
И немало узнал при этом
Неизвестных доселе имён.

Имён - и мужских, и женских.
И детских имён заодно.
Имён воинственных кланов,
В краю его живших давно.
Имён далёких селений,
Имён ущелий и гор.
И даже трав, о которых
Не знал ничего до сих пор.
Имён каравелл и бригов,
Имён заливов и скал...
Но имени Тикондерога
В Шотландии не услыхал.

2. Как искал имя

А в Лондоне знатные лорды,
Припудрив свои парики,
Собрали совет и решили
В Нормандию двинуть полки.
И тут же гонцы известили
Об этом решении тех,
Кто мог свои семьи покинуть,
Кто жаждал военных утех.
Известье о дальнем походе
Чуть позже услышал и тот,
Кто жил у туманного моря,
Где вереск пахучий цветёт.
В руках молчаливых шотландцев
Оружия хладная сталь,
Что дедам служила когда-то,
Блеснула на солнце, как встарь.
И трубы повсюду трубили,
Сзывая военную рать.
И парни, одетые в тартан,
За Родину шли воевать.

"…Может быть, и мне решиться
И, не мешкая ни дня,
На войну пойти солдатом?..
Жизнь не радует меня.
Мне и пир весёлый в тягость,
Мне не в утешенье ночь.
Может быть, и в самом деле
Я бы смог себе помочь:
Грохотаньем канонады,
Рёвом ста военных труб
Заглушить то предсказанье,
Что слетело с мёртвых губ?.. -
Чтоб не слышать снова и снова,
Как жужжит в ушах без конца
Это слово - Тикондерога,
Имя смерти - из уст мертвеца!"

…Достойно выполнив приказ,
Шотландские полки
Пускали в дело то картечь,
То острые клинки.
Паля, во славу короля,
Из сотен батарей,
Они по Фландрии прошли,
Форсировали Рейн.
Сражались в поле и в лесах.
На море и в горах.
И вид их юбок наводил
На азиатов страх.

"Я имён чужеземных немало слыхал, -
Размышлял Камерон между дел.
(Ему чин капитана пожалован был,
И он шапку с кокардой надел.) -
Я имён и шотландских немало слыхал,
В том краю, где смотрел со скалы,
Как рыбацкие лодки по морю скользят
И парят в поднебесье орлы!..
Я имён чужеземных немало слыхал.
И шотландских знаю так много!
Только что-то не слышал имени я,
Схожего с Тикондерогой".

3. Как нашёл имя

Разгорелась война в лесистом краю.
И пришлось шотландцам сразиться
С древним племенем бритоголовых людей
Со зловещим узором на лицах.
Был шотландскому уху их птичий язык
Непривычно труден и дик.
Был их шаг по траве, как и выстрел во тьме
- Из-за дерева, - точен и тих.

Как-то раз, заблудившись с отрядом в лесу,
Генерал сказал офицерам:
"Я везде побывал, трижды ранен бывал,
И не раз стоял под прицелом.
Но гнетущей такой тишины не слыхал.
И темнее не видел ночей…
Слева лес, справа лес. Лес, куда ни гляди.
Впереди - широкий ручей.
Я гнетущей такой тишины не слыхал.
Гуще леса не знал никогда…
Кто-то должен пробраться сквозь заросли вниз:
Посмотреть, глубока ли вода".

Это было в тот тихий задумчивый час,
Когда былью становится небыль.
Капитан Камерон по приказу пошёл
Через лес, где никто прежде не был.
Отделившись от всех, он с тропинки свернул
И отправился в путь неизвестный.
А по правую руку с ним рядом пошёл
Кто-то бритоголовый - из местных.
Этот бритоголовый шагал по траве
Камероновой тихою тенью.
Перед ним, точно согнуты сильной рукой,
Расступались бесшумно растенья.

"…Много я повидал, в переделках бывал,
И моя голова поседела.
Но признаться могу, что впервые иду
На такое опасное дело".
Это было в тот тихий задумчивый час,
Когда ночью сменяется вечер.
Капитан Камерон разглядел в темноте
Капитана, что шёл им навстречу.
Он признал и одежду, и вышитый флаг,
И кокарду на шапке его.
Он вгляделся в лицо капитана… и - ах! -
Увидал двойника своего.
"Вот он, знак! - произнёс Камерон наконец. -
Приговор, что был мною забыт!
Говорит он, что завтра в сражении я
Буду бритоголовым убит!
Что ж… Мой спутник, ты местный, спрошу у тебя -
Утоли же мой интерес, -
Как зовутся без звука текущий ручей
И его окружающий лес?.." -
"Это место французы два года назад
Нарекли Тишайшей Мари.
Мы же, бритоголовые, лес и ручей
Называем не так…" - "Говори!" -
Камерон закричал. И услышал ответ:
"Это место - в честь мёртвого бога -
Мои деды и прадеды звали всегда
Длинным именем - Тикондерога".

А назавтра отряд был врагами разбит.
Камерон в поединке суровом,
Среди многих и многих других, был убит
Неким воином бритоголовым.
Вдалеке от туманного моря и гор,
Вдалеке от родного порога
Его тело покоится в тихом лесу,
С этим именем - Тикондерога.

иллюстрации

Форт Тикондерога
Акварель Алонзо Чаппела. 1858 г.



Томас Коул
Джелина или пейзаж Тикондероги 1826-1828г.



Звездообразный форт Тикондерога

маленькая справочка

Тикондерога – форт, построенный в 1755 г. французами (Форт Карильон), в 1759 г. взят англичанами, переименовавшими его. Расположена Тикондерога в живописной долине реки Гудзон между озерами Шамплейн и Джордж. Во время Войны за независимость в 1775 г. внезапным ударом ею овладели американские войска во главе с Бенедиктом Арнольдом и Итаном Алленом (тогда и были взяты пушки). В 1777 г. генерал Джон Бергойн вернул ее англичанам, но после сражения при Саратоге, в том же году, американцы вновь заняли ее.

@темы: стихи классика, стихи (авторское), колониальные войны, исторические памятники

---

"Вплети меня в свое кружево"

Враг мой, тень за моею спиной,
Гибель и избавленье моё.
Ты не знаешь судьбы иной,
Не преломишь своё копьё.

Ты не бросишь вовеки щит
И не сложишь на поле лат,
Только шепот твоих молитв
Станет рокотом кровных клятв.

Враг мой, огненный меч надо мной,
Ярче солнца твоё остриё.
Но, отравленному луной,
Мне ниспослано забытьё.




***
Каждый выступ на древнем клинке,
Хищный блеск полированной стали,
Крылья гарды знакомы руке,
И достаточно крови впитали.

Но и бархат прелестнейших плеч,
Чье тепло мне даровано небом,
Также может на гибель обречь.
Меч Ареса украшенный Фебом.

Что ж, пусть так, своего не отдам,
Даже если ты выкован в пекле,
Брошу вызов подземным богам,
Обращу вспять небесные реки.



***
...И в милости своей ты добровольно
Вверяешь мне последний трепет страсти
Я прошепчу тебе мучительно-безвольно,
Что твой захватчик у тебя во власти.

Во гневе львином промысел богов.
И мне не удержать алмазной сетью.
Все девять бездн и адовых кругов
Я заклинаю пламенем и смертью...



***
Запомни меня без блеска,
Без пафоса и бравады,
Без веры, без сна, без отрады,
И без червоточин гротеска.
Запомни, и пусть эта фреска
Твои увенчает награды.
Запомни, а впрочем - не надо,
Я чужд изощренным бурлескам.



***

А дальше - миф...и холод...и забвенье.
Мне отыграла дикая свирель.
Священный трепет, страстное томленье,
Жестокий шторм, предательская мель.

И лунный свет, как снадобье, на раны.
И песня истомившихся сирен.
Чужие звезды, рифы и лиманы,
Цепочка тайных дьявольских подмен.

А дальше - берег заповедных фьордов
Раскатистое эхо черных скал
И отзвук переливчатых аккордов
И Бухта Сна, которую искал.

@темы: духовная связь, стихи (авторское), о странном и вечном

---

Кельтское)

Бран - значит ворон

Имя твоё - неподвластная разуму тайна,
Бранных полей и объятых туманом болот.
Лунная зыбь над холмами бескрайна.
Грубая сталь благородней литых позолот.

Вереска цвет на закате, алеющий кровью.
Древние песни ветра доверяют огню.
Острый клинок, что кладут к изголовью.
Нити купены*, вплетенные в гриву коню.

Черная птица в бессолнечном северном небе.
Черная смерть на шипах заговоренных пик.
Руны плетут на камнях твой погибельный жребий.
Сивер* подхватит над пустошью ворона крик.

*Купену или соломонову печать вплетали в гривы лошадей, как оберег от злых сил.
*Сивер - северный ветер.



Бран Макморн – один из любимых мною персонажей Говарда.
Бран Благословенный – бог и герой кельтского эпоса.
Вороны, охраняющие Лондонский Тауэр и всю Великобританию — это птицы Брана Благословенного.





Кельты

Каледонские братья, пора нам готовить эсседы*.
Час дракона пробил, и змеится рассветная муть.
Нам сплетение рун предвещало великие беды.
И с туманных болот вновь восстала могильная жуть.

Вайды* сок подает нам в тёмной базальтовой чаше,
Наговоры читая, угрюмый и дряхлый друид.
Грянет бой. Будет день этот долог и страшен.
Пусть же черный Балор* нашу участь решит.

Будем биться, как бьются безумные в гневе фоморы*,
Словно волки, терзать будем неисчислимых врагов.
Только ось колесницы - не надо другой мне опоры.
Лук и меткие стрелы дороже, чем милость богов.

Эсседы - боевые колесницы древних кельтов.
Вайда красильная - растение, сок которого кельты использовали для боевой раскраски.
Балор - одноглазый бог смерти, предводитель уродливых демонов-фоморов.
Фоморы - гигантские демонические существа, обитатели потустороннего мира.

@темы: стихи (авторское), кельты

---

12 мая 1780 г. – день взятия британскими войсками Чарльстона.

Не принимай на веру, друг,
Триумфа этого развязность.
За нашу пагубную праздность,
За вероломство наших слуг...

Мы торжествуем, но виной
Вино в грядущем обернется.
Мы только странники под солнцем.
Война ж всегда будет войной.



Это была вторая осада Чарльстона, первая оказалась для британцев неудачной. В марте 1780 г Клинтон и Корнуоллис начали осаду с того, что блокировали гавань, а затем атаковал с севера – со стороны материка. В апреле того же года Тарлтон отрезал пути снабжения города в победе на Монк-корнер, в мае - на Ферри Ленод. И 12 мая 1780 г. американский генерал Линкольн сдался, с армией в 5000 человек — крупнейшая капитуляция войск США до Гражданской войны. Ценой относительно небольших потерь, Клинтон захватил крупный город-порт Юга, одержав, возможно, самую большую за войну британскую победу.


- Мой генерал, - бархатно протянул Андре, подходя к столу Клинтона. - Город наш.
- Клянусь Богом, это отличные новости, - довольно усмехнулся генерал, потянувшись к графину с вином. - Прошу вас, Джон, разделите со мной победный кубок.
Майор Андре опустился в кресло напротив Клинтона и принял предложенный ему бокал кларета, произнеся тост за победу.
- Итак, кто отличился во время осады, мой всеведущий адъютант? - Добродушно поинтересовался генерал после второго бокала вина.
- С радостью сообщаю вам, сэр, что прекрасно себя показал подполковник Тарлтон. Если бы не его старания, Чарльстон мог бы продержаться еще несколько недель, или даже месяцев.
- О, - многозначительно протянул Клинтон, - ну, конечно, как же это я не услышу от вас ничего о пресловутом Тарлтоне! Коль скоро вашими стараниями я вверил ему полк графа Кэткарта, то вы решили идти на всё, чтобы убедить меня в том, что я не допустил ошибки.
- Ах, сэр, разве требуются мои патетические заверения, когда порукой ваша прозорливость? - Тонко улыбнулся адъютант.
- Но вы не упускаете случая похвалиться доблестью своего друга, - лукаво заметил Клинтон, слегка разомлевший после спиртного, а потому позволяющий себе мягкий дружественный тон. - Ваше покровительство дорогого стоит... Однако, довольно петь дифирамбы, Джон, я уже слышал об этом юноше достаточно. Довольно с меня и того, что я вверил ему перспективный полк, имея значительное количество аристократов, жаждущих повышения.
- Сэр, осмелюсь заметить, что бесталанные подхалимы и их влиятельные родственники не завоюют вам победу, - с достоинством ответил Андре.
- Не учите меня воевать, молодой человек, - беззлобно проворчал генерал. - И потрудитесь собраться, сегодня же вечером мы отплываем в Нью-Йорк...
- Так скоро? - Вырвалось у Джона.
-...здешний климат на меня дурно влияет. Что вы сказали? - Генерал изумленно вскинул бровь, услышав в неосторожном вопросе адъютанта что-то похожее на досаду.
- Я хотел сказать, что буду готов в назначенный час, сэр. Но...могу я просить о короткой отлучке, мне нужно кое с кем проститься.
Клинтон снисходительно покачал головой и вздохнул:
- Да ступайте уже, Бог с вами. И передайте заодно вот это письмо генералу Корнуоллису, вы ведь в его ставку направляетесь? Ну-ну, кто бы сомневался...

@темы: творчество автора, стихи (авторское), этот день в истории

---

Сады Гастингса в Валлетте. Роудон отличился и на Мальте)

О звезда правоверных, когда ты назначишь мне встречу менее мимолетную, далеко от всего этого, в твоих пределах вечной неизбежности?..
Князь Фабрицио ди Салина ("Леопард")

Моей душе, уставшей от страстей,
Постыли героические марши,
И лошади и дамы всех мастей,
И знаки благосклонности монаршей.

Над Мальтой пламенеет небосвод,
Сады Валлетты омывает нега.
Не обольстят меня Маркаб* и Вега*
Соблазном преисподен и высот.

Маркаб* - "седло" или "плечо коня", звезда возвышения, настойчивости, натиска, честолюбивых стремлений.
Вега* - звезда авантюр, распутства, беспокойной фортуны.


В 1824 - 1826 годах губернатором Мальты был лорд Френсис Роудон-Гастингс. Этот выдающийся человек оставил после себя великолепный памятник в виде знаменитых садов в Валлетте, столице Мальты. По некоторым данным они были высажены всего за 4 часа благодаря трудолюбию мальтийцев. Архитектором Садов Гастингса считается Адриано Девина. В их центре находится памятник семьи Гастингс, а в одном из скверов похоронен и сам бывший мальтийский губернатор.
Город Валлетта создавался по четко установленному плану укрепленной военной крепости, не предполагавшей каких-либо излишеств. Лишь в конце 18 – начале 19 века здесь стали появляться скверы и сады, наиболее крупными из которых считаются Сады Гастингса. Они представляют собой своего рода сквер, расположенный на вершине бастиона с западной стороны относительно Главных ворот города.

Сады Гастингса и могила нашего героя



















И последняя картинка, конечно,...апофеоз) Роудон зажигает и после смерти (его памятник в неоновых лучах прекрасен), раз на его могиле устраивают такие вечеринки (первым побуждением было рассердиться, но подумав, я решила, что это торжество над распадом, тленом, забвением).

Sub rosa est

Пользуюсь случаем поздравить D.A. c ДР) В честь Вас торжественный залп из всех орудий бастиона Валлетты и мой почтительный поклон. Nar lagai Dia do lamh!

@темы: британцы, исторические личности, стихи (авторское), исторические памятники, удивительные места планеты, Френсис Роудон-Гастингс

---

Этот день в истории. 7 мая 1774 года

Лондонский порт был переполнен народом. В это туманное утро от причала на Темзе отправлялись суда, чей путь лежал в Североамериканские колонии, дерзнувшие проявить непокорность монаршей воле Георга III. В беспокойной толпе на пирсе прощались двое молодых джентльменов. Тот, что отбывал за океан, был выше ростом, в щегольском красном мундире.
- Тебя ведь тоже манила военная карьера, так что же? - Бодро подмигнул он своему изящному, модно одетому товарищу. - Сейчас, или никогда. Другого такого шанса может не представиться. Мы подавим восстание в Бостоне, а тебе даже пороха понюхать не придется. Мы, ирландцы, снова оставим вас, англичан, далеко позади. Так что же, мой нерешительный друг? Что поёт тебе твоя кельтская кровь?
- Что мне следует вернуться в чертов Темпл, и сдержать слово, данное отцу, - горестно вздохнул молодой британец, чей гортанный акцент выдавал в нем провинциала.
- Ну, в конце концов, из нас двоих ты всегда учился лучше, - добродушно усмехнулся облеченный в мундир счастливец. - И скоро тебе будет чем гордится, Тарлтон, ведь у тебя имел честь списывать сам Роудон-Гастингс, генерал армии его величества.
Шутливая бравада ирландца заставила обоих рассмеяться.
- Поторопитесь, ваше превосходительство, корабль вот-вот отправится, - церемонно объявил Тарлтон, протягивая руку Роудону.
Тот ответил твердым прощальным рукопожатием, затем резко развернулся на каблуках и, шагая широко и важно, устремился к трапу. Его ярко-красный мундир мелькал в толпе, не давая потерять бравого ирландца из вида.
- Френсис! - Этот взволнованный возглас настиг Роудона у самого трапа. Едва он обернулся, как на него чуть ли не налетел ретивый закадычный приятель.
- Erin Go Bragh, - торопливо выдохнул англичанин, стараясь аккуратно закрепить в петлице мундира нежный листик клевера. - Каждый ирландец должен иметь при себе оберег - трилистник, когда отправляется на войну. Теперь я за тебя спокоен.
Растроганный таким выразительным жестом дружеского участия, Роудон, безо всяких церемоний, крепко обнял Тарлтона, не обращая внимания на протесты последнего и отчаянные попытки уберечь клевер невредимым. По трапу поспешно поднимались люди, корабль готовился к отплытию. Пахло рыбой, смолой, мокрым деревом и речной водой. Шальной весенний ветер сорвал с Тарлтона треуголку и растрепал безупречно уложенные букли белоснежного парика Френсиса Роудона. То был седьмой день мая 1774 года...

@темы: творчество автора, этот день в истории, Банастр Тарлтон

---

For my dear John

Сегодня 267 годовщина со Дня рождения Джона Андре. Отдаю дань преклонения и поздравляю!

Вы - воплощенье сладких грёз.
И карий взгляд пронзает жалом.
А смех - серебряным кинжалом,
И самой жгучей из заноз.

И в мягких завитках волос
Играет трепетное пламя.
Вы мне милы и с кандалами,
Когда ведете свой допрос...

Драббл "Праздничный сюрприз"

- Прекратите ныть, Де Ленси, - проворчал Тарлтон, поправляя кринолин юбки. - Я бы и сам нарядился в эти ажурные доспехи, но генерал Хау, ждет меня к 9, и он не поймет, если я буду одет не по форме.
- Вы чуть не проткнули шпилькой мне ухо, - возмущенно пищал молодой человек в нарядном женском платье, с пышным пудреным париком. - А эти ирландские изверги Дойлы затянули корсет так туго, что у меня трещат ребра!
- Уилбер, где корзинка с любимыми эклерами Джона? - Крикнул Тарлтон, выглянув из-за ширмы, которая отделяла гардеробную от гостиной.
- Вот они, Бен. Свежайшие! - Уилбер Дойл облизнулся, поспешно стирая следы преступления в виде сахарной пудры над верхней губой.
Тарлтон отдернул салфетку и, заглянув в корзину, обнаружил там всего три эклера, сиротливо лежащих на дне.
- Что это такое? Кто вам позволил уничтожать неприкосновенный стратегический запас, капитан Дойл?
Молодой ирландец возвел глаза к нему, изображая раскаяние:
- Вы поручили мне слишком суровое задание. Никто бы не устоял перед таким соблазном, сэр.
- В качестве наказание вы заплатите за экипаж для нашей леди. Оливер, карета подана, заканчивайте пудрить носик!
Из гардеробной выплыл Де Ленси, шелестя шелками и меча молнии из маленьких злобных глазок. Он капризно надул губы, принимая из рук Тарлтона корзинку с лакомствами и шаль на плечи. Братья Дойлы дружно вскочили с дивана и принялись издевательски расшаркиваться перед Де Ленси.
- Мадам, позвольте проводить вас к экипажу, - наперебой предлагали ирландские удальцы, целуя пухлые ручки "леди".
- Эта дама под моим покровительством, - сказал Тарлтон и, обняв Де Ленси за талию, повел к двери.
Высунув ухмыляющиеся физиономии в окно, Дойлы с умилением наблюдали романтическую сцену, как стройный офицер в безупречном красном мундире галантно усаживает в экипаж разряженную в пух и прах дородную барышню. Кучер дернул поводья, карета покатила по главной улице Филадельфии.
Де Ленси неуклюже выбрался из экипажа, и засеменил к дому Бенджамина Франклина, одной рукой придерживая подол юбки, другой сжимая корзинку с пирожными. Он и не подозревал, что в ту минуту, когда он поднимается по ступенькам на крыльцо дома, где проживал Андре, чей-то ревнивый взгляд держит его под прицелом.
Ведь, тем временем, на другом конце улицы остановилась карета семьи Шиппен, и из-за занавесок Пегги следила за тем, как рослая девица мнется на пороге дома Франклина, в ожидании, пока ей откроют дверь. Младшая дочь судьи Шиппена в отчаянье комкала позолоченный лавровый венок и готовила обличительные речи.
Джон Андре безмятежно спал, улыбаясь во сне овациям восторженной публики, и не подозревал о том, какие сюрпризы его ожидают солнечным утром 2 мая 1778 года.
***
В просторной гостиной Бенджамина Франклина весело потрескивал огонь в камине, и на шкурах перед очагом расположились двое, чье присутствие в доме господину Франклину едва ли пришлось бы по вкусу.
Джон Андре налил из серебряного кувшина теплого грога и замер, внимая торжественным раскатам грома за окном. Весенняя гроза застала друзей врасплох, и с верховой прогулки по парку они возвратились мокрыми до нитки. Однако пылающий очаг, шерстяной плед и ароматный грог помогли согреться, и оказали умиротворяющее действие на продрогших молодых офицеров.
Капитан Тарлтон читал вслух «Цимбелина», а майор Андре, наклонившись над раскрытой книгой, задумчиво выводил на ее полях причудливые узоры и геральдические символы. Остро отточенный грифель карандаша оставил на бумаге фигурное «Sub rosa est». Тарлтон отвлекся от чтения, наблюдая за движением руки художника, избравшего своим холстом томик Шекспира. Андре воспользовался этой паузой и вкрадчиво промолвил:
- Полагаю, за вчерашнее скандальное представление на моем крыльце я должен благодарить вас?

наш неотразимый Джонни

Пить или не пить)

типа рисунок)

@темы: этот день в истории, Джон Андре

---

Огненные сердца

Название: Огненные сердца
Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические личности
Рейтинг: PG
Пэйринг: -
Персонажи: Банастр Тарлтон, Александр Гамильтон, Джон Андре, Джордж Вашингтон, Бенджамин Тэлмедж, Джон Лоуренс, упоминаются Джордж Хангер и Патрик Фергюсон
Предупреждение: смерть персонажа, легкий намек на слэш
Описание: Это история о человеческом мужестве, о верности и благородстве. О тех исключительных людях, в чьих сердцах горит неукротимое пламя, которое заставляет нас трепетать.
Примечание: АУ, потому что нет никаких документальных доказательств того, что события осени 1780 года складывались именно таким образом. Хотя, если учесть, что лихорадка одного из героев совпала с пленением другого, то все изложенное ниже вполне могло происходить.
Капитан Синклер - собирательный образ и реального исторического прототипа не имеет.

Посвящается D.A., с благодарностью за вдохновение и наилучшими пожеланиями.

Осталось несколько шагов,
Чтоб нам из наших одиночеств
Шагнуть в миры иных пророчеств
И стать умней своих врагов.
А. Дольский

Капитан Джайлс Синклер тяжело вздохнул и бросил меланхоличный взгляд на чашку остывшего чая и недочитанную газету. Перед его столом расхаживал, отчаянно жестикулируя и что-то эмоционально восклицая, молодой человек чрезвычайно выразительной наружности, одетый броско и дорого. Все самые роскошные вещи из богатого гардероба капитана развед службы были надеты на незваного гостя, которому, вообще говоря, здесь быть не полагалось. Синклер все еще робко надеялся на то, что видит какой-то нелепый сон, и вскоре наваждение чудесным образом рассеется. Ну куда это годится, чтобы его, нежащегося в кресле с чашкой утреннего чая в руке, внезапно тревожил громкий стук в дверь, и на пороге обнаруживался полковник Банастр Тарлтон, которому следовало быть где-то в дебрях Южной Каролины! И к несчастью этот молодой офицер был человеком не терпящим возражений и каких либо задержек на пути к намеченной цели... А пока Синклер размышлял над сюрпризами, которые ему преподнесло нынешнее ясное утро, виновник его мучительного смятения невозмутимо поправлял кружевные манжеты.
- Я готов идти, капитан, - торжественно сообщил он.
Синклер категорично покачал головой.
- Только не в таком щегольском виде. Вы ведь не на королевский прием собрались, мой нескромный друг. Идемте, - процедил капитан, тяжело поднимаясь с кресла, - посмотрим, что я могу для вас сделать.
- Хорошо, вверяю себя в ваши руки - милостиво улыбнулся Тарлтон.
- Счастливо обошелся бы без этой высокой чести, - хмыкнул Синклер. - Вы отдаете себе отчет в том, какую рискованную игру ведете? Если вас вычислят британцы - отправитесь под трибунал, а попадетесь в лапы континенталам - разделите судьбу вашего друга.
После данного проницательного замечания в апартаментах капитана надолго воцарилось полное молчание. Синклер подыскал в своей гардеробной наряд, который, на его взгляд, как нельзя лучше подходил для маскировки незадачливого офицера, оставившего свой пост ради призрачной надежды вызволить из плена приговоренного к казни товарища. Тарлтон облачился в приготовленные для него вещи, и, приблизившись к зеркалу, узрел себя в самом что ни на есть крестьянском рубище.
- Как-то не слишком презентабельно, я считаю, - холодно обронил полковник.
- Зато практично. Теперь скажите мне, что вы намерены делать со своим британским акцентом? Он слишком явный, к тому же с весьма своеобразным произношением и интонациями характерными для регионального диалекта Ливерпуля.
- Я легко могу имитировать ирландский акцент, - ответил Тарлтон, подражая певучему выговору уроженцев Изумрудного Острова.
- Недурно, - отметил Синклер. - Надеюсь, что в ответственный момент вы не забудете об этой существенной детали вашей маскировки. Итак, вы намерены изображать из себя одного из потрепанных жизнью скитальцев, изгнанных с родной земли несправедливым обращением властей. В вас много лоска и бравады, но в сущности это не помеха, ибо ирландцы никогда не отличались ягнячьей кротостью, и даже самые нищие из них умудряются пыжиться и мнить себя центром вселенной.
Тарлтон смерил своего наставника тяжелым взглядом:
- Я хорошо знаком с ирландским темпераментом, капитан, и в просвещении не нуждаюсь. У меня много друзей из гэльского племени. А благодаря кельтскому типу внешности мне ничего не стоит сойти за уроженца Эйрин.
- Не знаю, что там насчет кельтов, но упрямство и вспыльчивость у вас истинно ирландские, - непочтительно фыркнул Синклер и покинул гардеробную.
Он направился в прихожую, где накинул плащ прямо на домашний халат и, сбросив тапки, собрался было погрузить ноги в широкие голенища сапог, когда его настиг неумолимый Тарлтон.
- Вы знаете, где его держат? - Вопрошал он требовательно. - Я был уверен, что вы имеете доступ во вражеский лагерь, поэтому и обратился за помощью к вам.
Синклер хмуро взглянул на него.
- Я делаю свою работу, сэр, - резко ответил он, - и делаю ее хорошо. Быть может, и не хватаю звезд с неба, зато не попадаю в затруднения, подобно вашему другу. А вы хотите поставить под угрозу мою службу и жизнь.
Тарлтон недоуменно воззрился на собеседника.
- Но ведь Джон и ваш друг, не так ли? - Прерывисто спросил он.
Синклер пожал плечами.
- Мы никогда не были особенно близки с майором Андре. Он мой начальник - да, но друг - едва ли. Такие заурядные личности, как ваш покорный слуга, не привлекали внимание этого необыкновенного человека.
- Вы поможете мне или нет? - Коротко осведомился Тарлтон после напряженного молчания.
Синклер все еще стоял в коридоре, кутаясь в шерстяной плащ.
- Вcё зависит от того, что именно вы намерены предпринять, - осторожно ответствовал он. - Если - вооруженный набег на лагерь Вашингтона, то я вам определенно не союзник.
- Что же вы предлагаете? - Растерянно отозвался Тарлтон.
Синклер глубокомысленно потер лоб, задумчиво оттопырил губу, и, наконец, изрек:
- Не будем себя обманывать - дело практически безнадежное. Но если нам удастся расположить к себе важных людей и повлиять на них некоторым образом... Короче говоря, я предлагаю вам исключительно дипломатическую миссию. Конечно, и она достаточно рискованна, и может закончиться пеньковыми галстуками на наших шеях. Но это хотя бы разумный риск.
Капитана, принявшего горделивую позу после данного авторитетного заявления, ждало жестокое разочарование.
- Дипломатическая миссия, - презрительно усмехнулся Тарлтон. - Вы предлагаете мне вести душевные беседы с врагами? Господа, извольте освободить британского офицера, которого вы вознамерились казнить намедни. Буду вам бесконечно признателен за это дружеское одолжение.
В ответ на этот экспрессивный пассаж собеседника Синклер язвительно скривился.
- Очень убедительно, - пробубнил он, обувая сапоги. - Но приберегите ваши прочувствованные прошения для тех, в чьей власти судьба майора Андре. Если же вам вздумалось подурачиться, сообщите мне, когда будете готовы к серьезным решениям.
С этими словами капитан поспешно удалился за дверь. Тарлтон наблюдал из окна гостиной, как тот, с видом оскорбленного достоинства, нервно прошагал через двор и исчез за углом дома. Несколько минут спустя он уже возвращался назад с котелком и подносом, уставленным тарелками со снедью.
Завтрак проходил в полном молчании. Гость достопочтенного капитана не удостоил своим вниманием ни одно из блюд, заботливо приготовленных кухаркой-фламандкой. Его явно раздражала неторопливость степенного джентльмена, его подчеркнутая вежливость и педантизм. Наконец драгуну надоело рассматривать пухлых голландских пастушков со свирелями и кудрявых розовых овечек на фаянсовой посуде.
- Вы так и будете безмятежно созерцать пейзаж за окном? - Укоризненно произнес он, устремив орлиный взор на размякшего Синклера.
- Я нахожу, что сегодня прекрасное осеннее утро, дорогой кузен, - последовал спокойный ответ.
- Как вы меня назвали? - Изумленно переспросил Тарлтон.
Синклер соизволил повернуться в сторону своего собеседника:
- Я сообщил моим добрым хозяевам, что меня решил почтить визитом мой ирландский кузен.
- Ну что ж, если так вам угодно, - равнодушно бросил полковник.
- Вам это тоже должно быть небезразлично, - строго заметил Синклер. - Речь идет о вашей конспирации. И, насколько я могу судить, вы не придаете ей должного значения.
Тарлтон смиренно вздохнул.
- Я пристыжен, безмерно сожалею о своей небрежности.
Синклер хмуро воззрился на гостя и менторским тоном произнес:
- У меня есть определенные условия, на которых мы с вами будем сотрудничать. Изволите выслушать?
Тарлтон торжественно склонил голову в знак согласия.
- Весь внимание, - поспешно заверил он.
Коротко откашлявшись, капитан заговорил с угрюмой важностью:
- Вы не покинете этих покоев, пока не усвоите основные правила конспирации. Прежде всего нам следует обговорить ваше происхождение, некоторые моменты вашей биографии и причину вашего появления здесь. Затем выбрать подходящую модель поведения, как на нейтральной, так и на вражеской территории. Есть определенные темы, которые вам затрагивать не стоит, поступки и даже жесты, от которых следует воздержаться... Предпочтительнее всего будет, если вы обойдетесь без самодеятельности и предоставите инициативу мне. Могу заверить, что у вас еще будет возможность проявить себя. Но сейчас вам лучше лишний раз не показываться на улице.
- Вы налагаете на меня существенные ограничения, капитан, - заметил Тарлтон.
- Я понимаю, что вам претит подчиняться мне, но это вынужденная мера. И, уверяю вас, я не испытываю от этого особого удовольствия. Если вы реально оцените сложившуюся ситуацию, то поймете, что я жертва ваших героических эскапад. Соглашаясь помогать вам, я становлюсь соучастником ваших преступных авантюр. Можно ли мне, по крайней мере, рассчитывать на ваше понимание и здравый рассудок?
После этой пламенной тирады, взгляды офицеров встретились. И к тайному облегчению Синклера, Тарлтон произнес с самым что ни на есть покаянным видом:
- Разумеется, сэр, вы вправе требовать соблюдения определенных правил. И я приношу вам извинения за свою необузданную дерзость. Я был слишком требователен и несдержан. А вы великодушно оказываете мне помощь, хотя могли бы просто выдать меня командованию и заслужить благодарность.
Синклер учтиво кивнул, принимая извинения своего нежданного гостя.
- Не могу сказать, что я одобряю ваши действия, но доносить на вас не стану, можете быть спокойны, - заверил он.
***
К полудню изрядно взвинченный капитан Синклер вынужден был уступить требованиям своего подопечного и, скрепя сердце, согласиться на вылазку в стан противника. После долгих увещеваний и тщательного инструктажа капитан ощущал себя выжатым, как лимон, и пылкого драгунского рвения не разделял. Однако собрался и пошел на конюшню за лошадьми.
К его вящему негодованию Тарлтон придирчиво осмотрел упряжь, и отпустил несколько нелестных замечаний по поводу закрепления подпруги и положения вальтрапа. Данное обстоятельство не улучшило настроение и без того подавленного капитана, однако он молча выслушал обидные комментарии, моля небеса ниспослать ему терпение. Покачиваясь в седле, он думал о том, сколь непростому испытанию подвергла его судьба. Он не знал чего бояться больше - того ли, что ему не удастся устроить встречу с влиятельным офицером континентальной армии, или же того, что таковая все таки состоится. Зная Тарлтона, можно было предположить, что добром подобное свидание не закончится. Впрочем, плачевная развязка может наступить и раньше, чем ему удастся организовать тайные переговоры. На эту последнюю мысль Синклера навел подозрительно беззаботный вид его спутника.
И действительно, подтверждая опасения капитана, драгун громко затянул: "Я родом из Ирландии, святой земли Ирландии". Синклер заёрзал в седле и стал тревожно озираться по сторонам. Наконец под его осуждающим взглядом Тарлтон замолчал и придержал лошадь.
- В чем дело, сэр? Разве я плохо усвоил ваши уроки? Или вас смущает мой ирландский?
- Прошу вас, ведите себя тише, - сердито прошипел капитан.
- А чего боятся - это нейтральная территория, - Тарлтон широко повел рукой вокруг. Холмистая равнина, покрытая редким кустарником, стена леса на горизонте, и никаких признаков присутствия человека.
- Майор Андре был схвачен как раз на нейтральной территории, - мрачно заметил Синклер.
- Мы не будем легкой добычей, - жестко усмехнулся драгун, демонстрируя сокрытые под плащом пистолет и кинжал.
- Я же запретил вам брать с собой оружие, - возмущенно выпалил капитан.
Тарлтон посмотрел на бледного от волнения Синклера со снисходительным сочувствием.
- Синклер, разве можно запретить пчеле носить жало? - Риторически изрёк он.
Капитан вздохнул, перспектива примерить пеньковый галстук представлялась ему все более реальной по мере приближения к намеченной цели, несмотря на браваду удалого кавалериста, а, быть может, и благодаря ей.
Когда они, наконец, добрались до пункта назначения - уединенного рыбацкого поселка на Гудзоне, Синклер столкнулся с очередной проблемой. Ему необходимо было навестить своих осведомителей, разведать обстановку и навести справки о некоторых людях. К несчастью же он был обременен не в меру энергичным спутником, которого опасно было оставлять без присмотра в поселке, кишащем мятежниками. Чтобы выйти из затруднения Синклер обратился к банальной уловке. Он велел Тарлтону ни на секунду не покидать лошадей, ибо проходимцев жаждущих заполучить их в личное пользование, или выгодно перепродать, в округе не счесть, и они остановятся разве что перед грубой силой. В лагере континенталов в лошадях испытывают крайнюю нужду, так что хороших верховых постараются прибрать к рукам всеми правдами и неправдами.
Тарлтону было невыносимо бездействие и унылые улицы окраины захолустного поселка. Чтобы чем-то себя занять, он достал из седельной сумки щетку и принялся увлеченно начищать до блеска бока, вверенных его опеке, лошадей. Какой-то праздно шатающийся колонист увидел, как незнакомец любовно обхаживает своих лошадок и подошел поближе, скуки ради поглазеть на забавное зрелище. Тарлтон мгновенно насторожился, и с притворной любезностью осведомился у колониста:
- Что вам угодно, милейший?
- Да вот думаю, с чего вы, сударь, так хлопочите над этими конягами. - нахально ухмыльнулся досужий бездельник. - Они ведь и не английской породы, а так всего-навсего полукровки.
- Так ведь и я не пэр Англии, - небрежно заметил Тарлтон.
Колонист подозрительно прищурился и назидательно изрек:
- Если вы надумали набить им цену, то здесь дураков нет. Сколько не елозьте их по крупу щеткой, а больше трех гиней за каждую не получите.
- Для паршивого наездника и андалузец - кляча. Вот вам бы, сударь, я бы ни за что и осла не продал.
Данное заявление, сделанное самым непринужденным тоном, заставило американца насупиться:
- А вы, я вижу, не знакомы с обычаями здешних краев. У нас принято платить за оскорбления дорогой ценой, сударь.
Тарлтон ничуть не смутился и, ласково потрепав гнедую по изогнутой шее, ответил:
- Я готов рассчитаться немедленно, только боюсь, что у вас не найдется сдачи.
Колонист недобро усмехнулся, меряя противника оценивающим взглядом. Тот показался ему по-юношески хрупким и малоопытным, однако немедленно перейти в наступление мешало какое-то мерзкое скребущее чувство опасности. Напряжение между двумя мужчинами в любую минуту грозило вылиться в отчаянную потасовку, как вдруг из ниоткуда появился Синклер.
- Лошади не продаются, Хэнк, - сердито бросил он долговязому колонисту, - ступай себе с миром.
Затем, заметив наконец с какой злостью Хэнк прожигает глазами Тарлтона, капитан досадливо сморщился и подошел к пышущему гневом американцу. Он прошипел Хэнку на ухо что-то, после чего тот резко изменился в лице. Ошалело уставившись на Тарлтона, колонист снял шляпу, неловко поклонился и, бормоча какие-то извинения, стремительно исчез. Когда, на обратном пути, драгун поинтересовался у Синклера, что же такого тот ему сказал, Синклер ответил, что представил его наемным убийцей, который прошел выучку похлеще испанских ассасинов, и способен прикончить человека одной зубочисткой. Но сперва между двумя англичанами состоялся не слишком душевный разговор относительно цели их вылазки и ее результатов.
- Мы что же уезжаем? - В крайнем недоумении воскликнул Тарлтона, когда Синклер с невозмутимым видом уселся в седло своей каурой.
- В данный момент нам здесь делать совершенно нечего, - сухо пояснил капитан. - Если вы еще не налюбовались живописными видами пасторальной панорамы, или жалеете об упущенной возможности вываляться в пыли с местными забияками, то я готов принести свои извинения за то, что нарушил ваши планы.
- Что все это значит, Синклер? Вы оставили меня забавлять местных оборванцев, чтобы прийти и как ни в чем не бывало заявить, что мы возвращаемся?
- Сделка отменяется, клиент не появился, - защищался разведчик. - Сохраняйте же спокойствие, сэр, и помните о нашем уговоре.
Когда они покинули поселок, Синклер терпеливо объяснил Тарлтону, что офицер, с которым он намерен устроить ему встречу, по некоторым прогнозам будет совершать торговую сделку завтра около полудня. Соответственно их задача заключается в том, чтобы быть в нужном месте в урочный час и убедить офицера уделить им несколько минут своего драгоценного времени.
- Вы долго собираетесь держать меня в неведении, капитан? - Бушевал драгун. - Кто этот таинственный человек, на чью добрую волю вы полагаетесь? Я должен знать его имя, чтобы иметь возможность судить о степени его влияния на континентальное командование.
- Придется вам довериться моему выбору и профессиональному опыту, сэр, - отрезал Синклер. - Я ручаюсь за то, что этот человек достаточно влиятелен в высших эшелонах власти. И Вашингтон высоко ценит его мнение.
Спустя два часа они сидели в небольшой гостиной Синклера, коротая послеобеденное время за шахматной доской.
Капитан неодобрительно морщил нос, отбивая пальцами дробь на подлокотнике кресла, пока его гость, дурачась, стряхивал пепел сигары на шахматного слона.
- Прошу вас, сэр, оставьте свое ребячество, это серьезная игра, - процедил Синклер, укоризненно хмурясь.
- Неужели? - вскинулся Тарлтон, которого возмущение капитана, казалось, лишь позабавило. - Тогда какого же черта, сударь, вы проделываете со мной такие несерьезные фокусы, как этот ваш дешевый гамбит со слоном?
Весь апломб напыщенного Синклера мгновенно скис, он растерянно заморгал, ошеломленный язвительным замечанием соперника, которого считал игроком ниже среднего. А пока он угрюмо буравил взглядом листок бумаги с записанными на нем ходами, Тарлтон передвинул на доске черного ферзя, и сообщил с неподражаемой небрежностью:
- Надоело. Вам мат, капитан.
Синклер вздрогнул и устремил взгляд на доску. По мере того как он вглядывался в расположение шахматных фигур лицо его приобретало нездоровую желтизну.
- Пойду прогуляюсь, - бросил драгун.
- Мы, кажется, с вами договаривались, что вы не будете высовываться без надобности, - проворчал Синклер, сурово уставившись на своего подопечного и все еще недоумевая, как тому удалось, шутя, его обставить.
- Ах, Синклер, да в тряпье, которым вы меня одарили, я не привлеку внимания, даже если вздумаю сплясать джигу посреди улицы, - Тарлтон нахлобучил на голову фетровую шляпу. - Оп, ну чем не забулдыга фермер, или потрепанный жизнью рыбак?
Воспользовавшись деморализованным состоянием, потерпевшего сокрушительное поражение, капитана, кавалерист без особого труда сломил его сопротивление и покинул-таки уютный флигель голландского дома. Когда он возвратился, Синклер уже вполне овладел собой, и метнул в него колючий взгляд из своего кресла у камина.
- Вас не побили, - он насмешливо приподнял бровь.
- Как видите, - в тон ему ответил Тарлтон, опускаясь в кресло напротив.
- Надеюсь, вас не затруднит отметить, что завтра до полудня я ожидаю вас, чтобы сопроводить все в тот же захудалый поселок на Гудзоне, - желчно напомнил Синклер.
- Не сверлите меня глазами, капитан, - вздохнул Тарлтон. - Как джентльмен, я обязан дать вам возможность отыграться. Надеюсь, вы сносно владеете шпагой? У вас найдется парочка тренировочных? Хорошо, значит, утро проведем с пользой.
***
- Нет же - терция, - настойчиво твердил Тарлтон, глядя на Синклера с таким гневным возмущением, словно тот был нерадивым новобранцем в мятой форме и с нечищеным оружием. - Только в терции вы могли достойно парировать мой выпад.
Капитан обреченно закатил глаза, готовый грудью принять следующий удар Тарлтона, лишь бы только избежать неиссякаемого потока его колких замечаний.
- Да что же вы делаете, сэр! Такой непростительно глубокий выпад в бою стал бы для вас прямым билетом на тот свет. Ну что с вами такое - дыхание сбилось, ноги дрожат. Решительно никуда не годится ваша подготовка, Синклер.
Синклер тихо заскрипел зубами, чертыхаясь просебя, и удивляясь тому, как при такой въедливости этот малый не превратил весь британский штаб в общество ненавистников Тарлтона. Тяжело дыша и обливаясь потом, он привалился к стене, проклиная себя за то, что согласился на этот поединок. Идея изначально была ему не по нутру, однако в отказе усматривалась некоторая слабость, которой он допустить не мог. И что же теперь? Он не только побежден, но и унижен. Эмоции бушевали в обычно бесстрастном и отрешенном Синклере, его душевное равновесие было непоправимо нарушено.
Джайлс Синклер был довольно скучным представителем своей консервативной нации. Апатичный характер этого человека прекрасно гармонировал с его заурядной, ничем не примечательной, внешностью. Блеклые голубые глаза и мышиного цвета русые волосы, впрочем, идеально подходили для его профессии разведчика. Суждения же его являлись квинтэссенцией снобизма. Столкнувшись с человеком, который был полной его противоположностью, сдержанный капитан, впал в некоторую растерянность, граничащую с паникой. Тарлтон мало походил на среднестатистического англичанина, и, казалось, был ближе к диким предкам бриттов, "охотникам за головами", имевшим обыкновение идти в атаку на врага в одной лишь боевой раскраске. Эксцентричный до известной степени, непредсказуемый, он обладал неукротимой волей, кельтской вспыльчивостью и упрямством пикта. Сверхъестественная жизненная энергия, достойная истинного варвара, бурлила в нем, как лава в огнедышащем вулкане. Даже Андре, с его французской страстностью, в сравнении с Тарлтоном казался меланхоличным буржуа. Кавалерия - вот род войск, который как нельзя лучше соответствовал природе этого неординарного ливерпульца, не удивительно, что он добился таких успехов, возглавляя драгунов и конную пехоту Корнуоллиса. Синклер сделал вывод, что только такие индивидуумы, как Тарлтон, и могли противостоять капризам южного климата, разгулу безжалостных партизан, и жаждущих крови и наживы индейцев, а также коварным болезням и ядовитым тварям. Во всяком случае, он, капитан Синклер, подобных испытаний бы не выдержал. В этом он был почти также уверен, как и в том, что не следует мешать кларет со скотчем.
Нередко на язык Синклера просились замечания относительно того, сколько порций ремня следовало отвешивать этому шалопаю, чтобы сделать его благопристойным гражданином общества. С высоты своего возраста он считал себя вправе рассуждать менторски, но от того чтобы высказать свои мысли вслух воздерживался. И даже не субординация стояла на пути его желчности, а тот опасный огонь, который вспыхивал порой в серо-стальных глазах Тарлтона. Это своеобразное проявление внутренней силы действительно заставляло цепенеть. Правда сейчас раскрасневшийся Синклер был, как никогда, близок к тому, чтобы сорваться и наговорить сопернику грубостей. Помог совладать с гневом лишь солидный опыт агента во вражеском тылу и врожденное хладнокровие глубоководной рыбы камбалы.
Между тем, время выступать на опасное задание неотвратимо близилось. Стрелки на циферблате бригета достигли девяти.
- Соберитесь, сэр. Эта вылазка будет весьма рискованной. Нельзя допустить оплошности.
Синклер явно нервничал, расхаживая по комнате и напряженно теребя подбородок.
- Итак... Ваше имя, происхождение, род деятельности?
Он устремил на Тарлтона грозный взгляд, сведя брови у переносицы и сомкнув побелевшие губы. Но, вопреки его худшим ожиданиям, драгун казался совершенно серьезным и отвечал четко, с безупречным ирландским акцентом.
- Меня зовут Алистар Кейн. Я родом из Дублина, но в поисках лучшей доли перебрался в Лондон, где устроился у своих родственников. Работал клерком в конторе Антуана Андре. После смерти этого достопочтенного господина верой и правдой служил его сыну - Джону. Затем Джон вступил в армию его величества. А я был вынужден оставить место из-за любовной привязанности к его сестре. Сейчас работаю на небольшую торговую компанию своего приятеля, с которым мы поставляем товары из Англии в колонии. Мелкие торговые сделки, зачастую - в обход закона. Узнав в Нью-Йорке о горькой участи Джона Андре, я посчитал своим долгом, рискуя жизнью, просить за своего друга и благодетеля, семье которого я столь обязан.
По окончании произнесенной залпом тирады, Синклер медленно кивнул в знак одобрения, отставив даже свою обычную язвительность.
***
Солнце отмеряло полдень, когда Синклер приблизился к молодому человеку в мундире офицера континентальной армии. Спутники этого невысокого худощавого джентльмена задержались в таверне и тем самым предоставили английским лазутчикам благоприятную возможность для осуществления их планов. Синклер что-то сказал офицеру вполголоса, тот повернул голову к стоявшему поодаль Тарлтону, и надолго задержал на нем взгляд проницательных синих глаз.
Тарлтон подобрался и замер, как перед атакой, твердо встретив взгляд вражеского офицера. Для простого торговца он смотрел слишком прямо и независимо, однако сумел изобразить на своем лице вполне сносную заискивающую улыбку. Офицер медленно кивнул ему и что-то негромко сказал Синклеру, посылая свою нетерпеливо гарцующую лошадь вперед. Остальные молодцы из континентальных войск не замедлили последовать за ним, находу кивая капитану, как старому знакомому. Они вскочили на коней и умчались прочь, подняв облако пыли. Синклер вернулся к своему спутнику, и тот, конечно, уже ждал его с вопросительно-негодующим видом.
- Что произошло, сэр? - Напустился он на него. - Вы обещали ввести меня в общество людей приближенных к Вашингтону. Организовать встречу с одним из офицеров штаба...
- Умоляю вас - тише, - оборвал Синклер, - не стоит разглашать наши планы посреди улицы да еще в местечке...весьма сомнительном. Я, собственно, только что совершил маневр, который обеспечит нам рандеву с влиятельным человеком, питающим, кроме прочего, расположение к нашему заключенному товарищу.
- Я не понимаю, почему вы так безмятежно улыбаетесь, - фыркнул Тарлтон. - Этот джентльмен удалился, не пожелав даже поговорить со мной. Он напоминает одного из тщеславных выскочек, вознесшихся благодаря личному благоволению главнокомандующего...
Повелительный жест Синклера заставил замолчать темпераментного кавалериста. Призвав на помощь всё своё терпение, капитан убедительно заверил драгуна в том, что офицер континентальной армии милостиво принял приглашение и встретится с ними сегодня вечером в местной таверне.
- Выпрашивать аудиенции у этих континенталов, неслыханно! - Пылко возмутился Тарлтон. - Может еще букет послать с элегией?
Синклер стиснул локоть неугомонного кельта и охладил его воинственный пыл весьма выразительным взглядом.
- Простите, не удержался.
- Вам придется призвать на помощь всю вашу выдержку для встречи с полковником Гамильтоном, - холодно бросил Синклер в ответ на раскаяние Тарлтона.
Они вошли в мрачный полупустой зал безымянной таверны, и устроились в углу за липким от пива дубовым столом.
- Оставайтесь здесь, - коротко распорядился Синклер, отправляясь побеседовать с хозяином заведения, всегда пребывающим в курсе последних событий.
Тарлтон покорно склонил голову.
- Как вам будет угодно, - сказал он с выражением небрежного безразличия.
Когда же неутомимый разведчик вернулся, то застал своего протеже за крайне странным занятием. На столе в хаотическом порядке были разложены зубочистки, игральная кость, пуговица и нехитрая кухонная утварь. А Тарлтон с видом глубочайшей сосредоточенности вглядывался в небольшую книжицу и передвигал предметы по столу, словно фигуры по шахматной доске.
- Какого черта вы делаете? - Выдохнул ошеломленный Синклер. В блеклых глазах его растерянность мешалась с суеверным ужасом.
- Разбираю стратогему, - спокойно ответил Тарлтон, удостоив капитана коротким взглядом.
- Прекратите немедленно, - яростно возмутился Синклер, - вы что не понимаете где находитесь? Или эта дикая игра кажется вам недостаточно рискованной? Почему бы сразу не созвать за наш столик всех местных зевак! Вы ведь жить не можете без всеобщего внимания!
- Я вас умоляю, эти люди столь недалеки, сколь и нетрезвы, - пренебрежительно отмахнулся драгун.
- Довольно, оставьте в покое посуду - отрезал Синклер, сметая зубочистки в собственный носовой платок. - Вы привлекаете внимание даже недалеких своим странным поведением, и как раз то, чего они не понимают, обеспокоит и насторожит их в первую очередь.
Поскольку Тарлтон, лишенный своих игрушек, сидел с весьма меланхоличным видом, разведчик протянул руку к книге.
- Позвольте полюбопытствовать.
- Это подарок Патрика Фергюсона, - сказал Тарлтон Синклеру, который с напряженным вниманием принялся изучать ценный фолиант. - Во время осады Чарльстона он сказал мне, что книги компенсируют недостаток жизненного опыта.
- Не представляю, как вы решились...разом всё бросить, - сказал капитан, понизив голос.
- Не сыпьте соль на рану, - процедил Тарлтон, болезненно морщась. - Этот шаг дался мне нелегко. И душа по-прежнему разрывается между долгом сердца и долгом чести.
- Остается надеяться на порядочность и чувство ответственности вашего друга Хангера, да поможет ему Господь, - чуть ли не шепотом произнес Синклер, которого вдруг глубоко озадачило положение дел на южном фронте.
Тарлтон тоскливо прикрыл ладонью глаза, и удивил разведчика, просидев несколько минут в позе немого отчаяния.
- И о чём мне говорить с этим Гамильтоном? - Протянул драгун, хмуро разглядывая непристойные рисунки, нацарапанные на столешнице ножом. Что-то в его угрюмой задумчивости настораживало Синклера и будило в нем опасения относительно благоразумия намерений этого дерзкого малого.
- Лучше всего воздержитесь от разговоров о политике и войне, - наставительно заметил капитан. - Придерживайтесь нейтрального мнения, вы торговец и блюдете свою выгоду.
- Могу я поговорить с ним о лошадях?
- Не советую, пропустив стакан-другой, вы можете забыться и наговорить лишнего.
- Проклятье, ну не о балах же в Филадельфии мне с ним беседовать?
Синклер криво улыбнулся, подумав о том, что в данном вопросе оба офицера противоборствующих армий осведомлены в равной степени великолепно.
- Я бы рекомендовал не отклоняться от сути вашего с ним дела. Он думает, что вы - торговец, готовый поставлять американцам дешевый контрабандный товар. Вы, в свою очередь, не разочаруете его в этом отношении. И присовокупите к прочему вашу сердечную просьбу достать из петли дорогого друга.
Ближе к вечеру зал таверны стал наполняться народом. Местные охотники и рыбаки, проходимцы и случайные путники занимали места поближе к очагу и стойке бара. Наконец порог злачного заведения переступил элегантный молодой офицер континентальных войск. Быстро оглядевшись, он заметил Синклера и его компаньона за дальним столиком, и направился к ним. Походка у него была невероятно грациозная, а выражение лица по-детски открытое и обезоруживающе безмятежное.
- Добрый вечер, господа, - сказал Александр Гамильтон, награждая британцев лучезарной улыбкой.
Синклер поспешил представить друг другу адъютанта Вашингтона и беспощадного королевского драгуна.
- Очень рад, мистер Кейн, - молвил Гамильтон, пожимая руку мнимому ирландцу.
Он был сама любезность, и слушал обоих собеседников с величайшим вниманием и благосклонностью. Но за тонким льдом его учтивости чувствовался явно удручающий скепсис. Синклер, который хорошо умел читать по лицам и подмечал малейшее движение век, уловил недоверие проницательного молодого офицера. Этого-то он и опасался, что провести хитроумного Гамильтона, да еще и в том, что касается торговли, им категорически не удастся. Делиться своими наблюдениями с Тарлтоном он не спешил, даже, когда представилась такая возможность. Тем более, что он уловил кое-что еще в поведении Гамильтона, что могло существенно повлиять на дальнейшее развитие событий и выручить их из затруднительного положения.
После того, как Тарлтон, наконец, перешел к сути дела и огласил свое прошение касательно майора Андре, Гамильтон не выразил ни малейшего удивления, лишь коротко задумался. Его лицо утратило прежнюю мечтательную томность и стало очень серьезным. Он строго заметил, что данный вопрос следует осмыслить без суеты и удалился, желая взвесить всё услышанное в уединении.
- Какого же черта он ходит вокруг да около? - Вспыхнул Тарлтон, едва континентал покинул их общество. - Если он не согласен на наши условия, тогда почему не закончит переговоры?
- Понять его немудрено, мой друг, он заинтересовался вами, - таинственно улыбнулся Синклер. - и, мне кажется, этот интерес носит интимный характер.
- Я не понимаю, - прошипел драгун, но в его голосе звучало скорее негодование, нежели подлинное замешательство.
- Если вы снизойдете до небольшой амурной интрижки, это выручит нас всех, - просто сказал Синклер, прихлебывая бренди.
- Как вы могли подумать? - Взорвался Тарлтон. - Я не допускаю связей подобного рода!
- Всего лишь предположил, - сухо заметил разведчик.
- Черт, что же делать? - Пробормотал драгун, с тревогой наблюдая за тем, как Гамильтон приближается к ним с бутылкой красного вина.
- Вы хотите освободить Андре? Тогда успокойтесь и подыграйте ему, или вы дорожите личной честью больше, чем жизнью друга?
- У меня есть определенное затруднение, - сдавленно произнес Тарлтон, - я не знаком с правилами игры, в которую мне предстоит играть.
Синклер снисходительно прищурился.
- Этот рыжий развратник обстряпает дело так, что вы опомниться не успеете, как он уже уложит вас на обе лопатки.
Данное заявление отнюдь не способствовало восстановлению душевного равновесия смятенного драгуна. Он побледнел и закусил губу. А Гамильтон тем временем занял свое место за столом.
- Что ж, сэр, - обратился он к Тарлтону, - для принятия решения мне необходимо поговорить с вами с глазу на глаз. Есть некоторые моменты, которые нам следует обсудить приватно. Наверху имеются свободные апартаменты, и если мистер Синклер нас извинит, то мы оставим его ненадолго.
Синклер церемонно кивнул в ответ на учтивую улыбку американца. Незаметно для последнего он похлопал по спине Тарлтона, который поднялся со стула с суровой решимостью галла, приговоренного римлянами к жестокой казни. Короткий обмен взглядами. И вот королевский разведчик уже смотрит в след удаляющимся офицерам двух враждующих армий. Он со вздохом наполнил свой бокал и твердо вознамерился не терзать себя напрасными раздумьями о том, как теперь решиться их участь. Тарлтон был красив, а Гамильтон слыл известным распутником, искушенным во всех видах любовных утех, так что предугадать подобный исход, в общем, не составляло труда. И, вопреки своему обычному философскому пессимизму, Синклер вдруг отчаянно расхохотался над неповторимой иронией прихотливой судьбы.
Как только за ними закрылась дверь убогой коморки наверху, Тарлтон воинственно вздернул голову и объявил:
- Будем считать, что вы соблазнили меня. Что же мы будем делать дальше?
Гамильтон изумленно вскинул бровь.
- Отчего же вы решили, что мне пришло в голову вас соблазнять? И где вы набрались этой фривольности в выражениях, сэр?
- По-вашему я не могу разгадать смысла тех очевидных сигналов, которые вы мне посылали? - Вспылил британец, которого слова соперника заставили почувствовать себя весьма неловко.
- О, так у вас есть опыт в подобного рода общении с мужчинами, - многозначительно усмехнулся Гамильтон, бросив на стул свой дорожный плащ.
- Конечно, - дерзко выпалил Тарлтон.
- Значит, в лоне непогрешимой британской армии это не считается зазорным? - Лукаво осведомился адъютант Вашингтона, наслаждаясь эффектом, который эти слова произвели на вражеского офицера.
- Что вы сказали? - Недоверчиво прошипел драгун.
- Откровенность за откровенность. Раз уж вы так любезно предложили мне себя, то и я решил не затягивать эту игру в загадки, - широко улыбнулся Гамильтон, становясь напротив британца. - Счастлив познакомиться с вами, полковник Тарлтон.
Некоторое время они мерили друг друга взглядами в полном молчании. Почти одного роста, одинаково изящны и стройны, оба чарующе притягательны. Американец обладал изумительно рыжими волосами и нежным персиковым румянцем. Кудри англичанина были темной медью и прекрасно оттеняли мраморную белизну лица.
- Я вас не выдам, - молвил Гамильтон, - и даже, быть может, организую вам свидание с майором Андре. Но только при одном условии - вы должны это заслужить.
- Мне унизиться перед вами, сэр? - Возмутился Тарлтон, принимая надменную позу. - Я королевский офицер, не забывайте, а ваше звание номинально, и так же сомнительно, как и государственный статус страны, за которую вы сражаетесь.
- Тем не менее, наши силы дают отпор вашей славной армии вовсе даже не номинально, - спокойно отвечал Гамильтон. - И если уж говорить о звании, то здесь мы в равных правах, ведь вы командуете провинциальным подразделением, то есть такими же простыми американцами без роду и племени, которые еще не обрели собственной государственности. Но, конечно, если для вас оскорбительно вступать в какие-либо соглашения со мной, то я не могу не уважать вашей воли, сэр, и немедленно отведу вас в штаб к командующему. Я думаю, ему будет небезынтересно пообщаться с вами. Что же касается вашего друга Андре, то и с ним вы, скорее всего, увидитесь очень скоро. Ведь вы задержаны на подконтрольной континентальным войскам территории в гражданском, а значит, разделите его приговор. Да и вот еще что: я не мог не предвидеть того, что вы окажете сопротивление при задержании, вероятнее всего серьезное. Поэтому передал маленькую записку с инструкцией своему доверенному лицу за барной стойкой. Таким образом - если вы появитесь внизу без моего сопровождения, или же я подам условный тревожный сигнал из этой комнаты, то сюда немедленно нагрянут вооруженные джентльмены, в достаточном количестве для того чтобы не слишком вежливо привести вас в повиновение.
- Я в ловушке, да?
- Ну, вы должны были предвидеть такой оборот дела, когда решились на эту авантюру, - пожал плечами Гамильтон.
- Прекрасно, чего же вы от меня хотите?
- Возвращаемся к началу нашего милого приватного разговора. Если я не ошибаюсь, вы заверили меня, что не просто готовы к тому, что я намерен вам предложить, но - искушены в этом, как бывалый спартанский воин.
Тарлтон не снизошел до ответа, продолжая сверлить противника недобрым взглядом.
- Если я верно растолковал ваши решительные высказывания, то вы, должно быть, полностью готовы к нашей интимной игре, - с прежней невозмутимостью рассуждал Гамильтон, - и она не вызовет у вас ни малейших затруднений. Если причина вашего замешательства в том, что вы взволнованы внезапным разоблачением, то я могу предложить вам выпить немного вина. Полагаю то, что я ваш противник в военных и политических вопросах, не должно вас смущать, поскольку вы выказали мне свою готовность к близости до того, как я раскрыл вам свои карты.
Он открыл бутылку красного, которую принес с собой, и наполнил простые глиняные чашки, что обнаружились на маленьком столике у окна. Британец принял чашку из рук неприятеля и без церемоний осушил ее. Колонист, смеясь, последовал его примеру.
- Вы шантажируете меня, сэр, это едва ли достойно джентльмена, - колко заметил Тарлтон.
- О чем вы говорите, Тарлтон, - закатил глаза Гамильтон, - разве не вы бравировали тем, что распознали мое кокетство? Я просто предложил вам действовать на прежних условиях, на которые, как мне показалось, вы были полностью согласны. Поменялось лишь то, что я, по-джентльменски наедине, признался вам, что знаю ваш секрет.
- Ладно, довольно с меня вашей демагогии, - не выдержал англичанин, - быстро говорите, что я должен делать.
- Разве, оставаясь наедине со своими любовниками, вы мечете из глаз молнии и палите словами, как артиллерийская батарея? Не спорю, быть может некоторым подобное и нравится, но лично я бы предпочел деликатное и нежное обхождение. У вас такие чувственные губы, такой глубокий волнующий голос. Мне бы хотелось послушать, какой чарующей музыкой будут струиться признания и ласковые эпитеты, которыми вы удостоите вашего покорного слугу.
Уязвленный, драгун схватил американца за лацканы мундира и припёр к стене.
- Напоминаю вам, что я не люблю грубостей и жду от своего любовника ласкового обхождения, - снисходительно протянул Гамильтон. - Предлагаю вам для начала погладить меня по волосам, помассировать шею, развязать платок и расстегнуть пуговицы мундира.
Под пристальным взглядом лукавых синих глаз Тарлтон нахмурился и с кислой миной принялся исполнять распоряжения мятежного офицера. Он довольно неуклюже погладил рыжие волосы своего визави, прошелся пальцами по его шее и торопливо сдернул платок. Затем принялся сосредоточенно расстегивать мундир американской континентальной армии.
- Поцелуйте меня, - капризно потребовал Гамильтон.
Тарлтон обратил на него совершенно беспомощный взгляд. Рыжий распутник подался вперед и требовательно выпятил подбородок, ожидая заветной ласки. Сделав над собой усилие, британец ткнулся губами в уголок рта Гамильтона. Когда же ловкие руки американца скользнули вдоль его тела, уделяя особенное внимание месту, "отшлифованному" седлом, драгун не смог подавить дрожь негодования. Он с отвращением оттолкнул Гамильтона и замер, ожидая свой приговор. Но вражеский офицер не осыпал его проклятьями, он смеялся... Смеялся весело и заливисто, совсем как озорной мальчишка.
- Ох, вы бы себя видели, честное слово, - сквозь смех причитал американец. - Высокомерный британец в таком щекотливом положении... Кровавый Бен, гроза мятежников... Стоило заставить вас спустить портки...
- Что теперь, пригласите сюда ваших товарищей, чтобы и они могли вдоволь повеселиться? - Сердито поинтересовался Тарлтон, когда Гамильтон наконец отсмеялся и перевел дух.
- Очень неразумно с вашей стороны притворяться раскрепощенным и опытным в вопросах подобной близости человеком, - укоризненно заметил американец. - Вы отдаете себе отчет, чем все это могло для вас закончиться? Хотя я лично серьезно сомневаюсь в том, что вам бы не понравился вкус запретного плода.
Он лукаво сощурился и облизал губы.
Тарлтон оскорбленно сверкнул глазами.
- Это было жестоко с вашей стороны, подвергать меня подобному испытанию, - угрюмо заключил он.
Гамильтон пожал плечами:
- Вы дурачили меня своим нелепым маскарадом. Должен и я был на чем-то отыграться.
Затем он снова налил в чашки вина и провозгласил тост:
- За отвагу, за огненные сердца.
- Теперь вы доставите меня в лагерь Вашингтона? - Спросил Тарлтон, поставив на стол пустую чашку. - Можете не утруждать свой эскорт, даю слово джентльмена, что последую за вами добровольно.
- Я обязан это сделать, - задумчиво изрек Гамильтон, смакуя вино. - Но что-то, должно быть та же необъяснимая сила, которая заставила меня воспылать восхищением к Андре, вынуждает теперь поступить наперекор воинскому долгу.
Некоторое время в комнате царило молчание, из-за хлипкой двери доносились пьяные крики и нестройное пение, звон посуды и тяжелые шаги. За окном густые сумерки превращались в иссиня-черную мглу ночи.
- Я обещаю вам встречу с Андре, - сказал Гамильтон. - Завтра его повезут к месту казни через ореховую рощу. Я позабочусь о том, чтобы эскорт сделал остановку у Медвежьего озера, будьте там за полчаса до полудня, и вы сможете проститься со своим другом. Вы отважный человек и заслужили это право.
Тарлтон склонил голову набок и негромко спросил:
- Как вы узнали меня, полковник Гамильтон?
Молодой офицер спокойно встретил пронизывающий взгляд хищника.
- Вот, - с легкой улыбкой он достал из кармана жилета желтый прямоугольник бумаги, аккуратно развернул его и протянул Тарлтону. - Этот портрет Андре нарисовал вчера. Я вошел, когда он заканчивал работать над ним. И конечно мне стало любопытно кто этот загадочный красавец с пленительным взором. Ваш друг очень талантлив, поэтому мне не составило труда узнать вас при встрече.
В свете единственной оплывшей свечи британский полковник рассматривал искусно выполненный собственный портрет.
- Не понимаю, почему рисунок оказался у вас, - глухо обронил он, цепко вглядываясь в изящные линии портрета.
- О, это подарок, - тепло откликнулся Гамильтон. - Майор заметил, как я очарован, и презентовал рисунок мне. Впрочем, я чувствую, что обязан спросить вашего позволения оставить его при себе.
- Разумеется, он ваш, ведь на то была воля Джона...
Тарлтон вернул рисунок Гамильтону. Американец задержал его руку в своей, и, глядя в упрямые серые глаза, произнес:
- Вы должны знать, что я не смирился и никогда не смирюсь с вынесенным ему приговором.
***
Близился хмурый осенний полдень. Громоздкий экипаж, сопровождаемый военным конвоем, въехала в рощу, когда его нагнал и остановил всадник на рыжем коне.
- Майор Андре, вас ожидают. Некий джентльмен проделал нелегкий путь, чтобы вас увидеть, - сказал полковник Гамильтон отрешенному пленнику, открывая дверцу экипажа и жестом приглашая его выбраться наружу.
Майор Тэлмедж, возглавляющий эскорт, гневно возмущался своеволием старшего офицера. Но Гамильтон в случае надобности умел быстро осадить зарвавшегося солдата. Нескольких отрывисто брошенных слов и пронизывающего взгляда оказалось достаточно, чтобы заставить Тэлмеджа пристыжено замолчать.
Джон Андре нерешительно двинулся по дороге. То, что с ним происходило, больше напоминало удивительный сон, не имеющий ничего общего с жестокой реальностью. В сопровождении Гамильтона он прошел еще несколько десятков ярдов и остановился на берегу небольшого тенистого озера. Александр Гамильтон похлопал пленного по плечу и сказал:
- Ступайте, майор. Я буду ожидать вас здесь, и рассчитывать на ваше благородство. Помните: я обязан доставить вас к эшафоту.
- Не сомневайтесь во мне, полковник, - заверил Андре и направился к озеру, где среди зарослей ивняка виднелась фигура в плаще с опущенным капюшоном.
Андре подошел ближе, и тогда тот, кто его ожидал, откинул капюшон и устремился ему навстречу. У приговоренного задрожали губы, а глаза, подернулись влагой.
- Бен... Не может быть! Видно перед смертью у меня разыгралась бредовая горячка.
Тарлтон отвел взгляд, скрывая смятение, и прошептал:
- Прости меня, Джон. Я не смог вызволить тебя. Эта короткая встреча - всё, чего я добился.
- Я смирился с тем, что меня ждет, и тебе запрещаю падать духом, - с мягким укором отозвался Андре. - Как ты бледен, неужели стерег меня здесь всю ночь? Мой отчаянный авантюрист, я так рад тебя видеть.
С этими словами изящный джентльмен в красном мундире королевской армии крепко обнял проходимца в широком потрепанном плаще. Наблюдавший за ними Гамильтон улыбнулся сквозь слёзы и достал из кармана кружевной платок. Обуздав эмоции, он повернулся к Тэлмеджу, который понуро переминался на месте в трех шагах позади.
- Вы и думать не смели о том, что против нас сражаются люди не менее, если не более, достойные, чем мы. Не так ли, майор Тэлмедж?
Молодой офицер угрюмо промолчал, весь его вид выражал неудовольствие.
- Хвала Господу, что в нашей армии преобладают солдаты подобные вам, и очень мало таких, как я, - с горькой улыбкой заключил Гамильтон. Он еще несколько минут простоял в задумчивости, затем тяжело вздохнул и пошел за пленным.
- Мне жаль вас прерывать, господа, но время не ждет. Пора, майор Андре. Мне нелегко быть вашим конвоиром, ведь больше всего на свете я мечтаю освободить вас и вверить заботам предприимчивого и бесстрашного друга.
- Я с тобой, - Тарлтон крепко сжал руку Андре.
- Нет, - твердо возразил пленный офицер, - этот путь я пройду один. Прошу, запомни меня таким, как сейчас. Пусть мой образ останется светлым, не искаженным постыдной агонией. Позволь мне одержать маленькую победу над смертью.
Андре улыбнулся почти безмятежно, пожимая руку товарищу. Он был спокоен и казался даже умиротворенным, когда удалялся в сопровождении Гамильтона и Тэлмеджа. Обернулся лишь раз, и его прощальный взгляд излучал грустную нежность.
***
Черный день 2-го октября 1780 года близился к концу. Осенние сумерки опустили тяжелый занавес на застывшую равнину. Лагерь Вашингтона зажигал костры. Ночь обещала быть холодной, порывистый ветер яростно трепал звездное полотнище флага. С севера, неумолимо, как возмездие, надвигалась грозная эскадра свинцовых туч.
Александр Гамильтон стоял, прислонившись к стволу сухого дерева, и наблюдал за тем, как догорают последние угли в жертвенном костре уходящего дня. Мысленно он все еще был перед эшафотом, на котором корчился в предсмертных муках майор британской армии. Рука безотчетно сжимала рукоять сабли, в виски набатом стучала кровь.
- Полковник Гамильтон, - резкий голос Джона Лоуренса заставил Алексанра вздрогнуть, однако он и не подумал повернуться в сторону того, кто его окликнул.
- Александр, - позвал Лоуренс уже более мягко. - Генерал требует вас к себе. Он желает, чтобы вы сегодня сопровождали его во время обхода.
Гамильтон промолчал, не удостоив Лоуренса и взглядом.
- Надеюсь, вы не собираетесь уклоняться от своих обязанностей, мой воинственный оппонент, - холодно усмехнулся Лоуренс, наклоняясь к самому уху Гамильтона. - Мы все выполняли свой долг, и вы не хуже других. Утешьтесь, сэр, в конце концов, ваш подзащитный держался достойно. Не каждый бы нашел в себе мужество встретить позорную смерть с таким высокомерным презрением.
- Не утруждайтесь напускной вежливостью, сэр, я вполне владею собой. Торжествуйте же, если мысль о погубленной жизни, тешит ваше самолюбие. Увы, смаковать чужую смерть, вам пришлось недолго, а скверный ром, боюсь, не украсит ваш триумф. Постарайтесь сохранить достоинство и воздержаться от чрезмерных возлияний, мистер Лоуренс.
Гамильтон произнес эти слова с язвительным пренебрежением, и ушел, так и не бросив в сторону Лоуренса ни единого взгляда.
Несколько минут спустя Александр уже был в седле и ехал степенным шагом по правую руку от генерала Вашингтона, который неспешно и величаво объезжал свои владения. В суровом молчании главнокомандующего, который лишь важно кивал в ответ на приветствия офицеров, чувствовалась глухая угроза. Но пока они не выехали за пределы лагеря, генерал даже не взглянул на своего адъютанта. Он обратил к нему, застывшее угрюмой маской, лицо, лишь когда палатки и огни костров остались позади, и лошади остановились пощипать траву. Примерно с минуту Вашингтон буравил Гамильтона взглядом, а затем требовательно спросил:
- Что это за человек, встречу с которым вы устроили майору Андре?
Александр криво усмехнулся: верный Тэлмедж, разумеется, обо всем донес своему обожаемому командиру.
- Офицер британской армии, - холодно ответил адъютант, чье отрешенное лицо казалось бескровным.
Вашингтона хмыкнул, скользнув взглядом по бледным губам молодого человека.
- Вы возмутительно несерьезны, Александр, и ваши дерзкие шутки однажды выйдут вам боком, - медленно процедил он. - Я скорее поверю в раскаяние Бенедикта Арнольда, чем тому, что вы продались британцам. Человек с вашим происхождением может рассчитывать на достойное будущее только в свободной стране.
Генерал оскалил плохие фальшивые зубы в подобии улыбки. Его взгляд потеплел и стал снисходительным. Однако юноша, которого он облагодетельствовал своим покровительством, не улыбнулся в ответ. Он застыл в седле, неподвижен и прям, и только ночной ветер трепал выбившиеся из прически вьющиеся пряди.
***
Поздним вечером промокший от дождя капитан Синклер уныло брел прочь от причала. Он завернул в портовый кабак "Дионис", где некогда был завсегдатаем. Теперь он не часто навещал Нью-Йорк, добросовестно работая во вражеском тылу и на нейтральной территории. И всё же его узнали в этом уютном заведении, с бронзовыми лампами и портретом Уолтера Ралли у входа.
- Синклер, что-то тебя давно не было видно. Катрин Де Йонг справлялась о тебе. Моя сестра работает в ее шляпном салоне.
Тучный краснолицый фламандец помахал ему здоровенной пивной кружкой.
- Он предпочитает компанию юного ирландца с ямочкой на щечке.
Это примечание сделал крепыш Хэнк, тот самый ценитель лошадей, сомнительной репутации.
Синклер игнорировал и приветствие первого знакомого, и сальное хихиканье второго. Он примостился за столиком в углу и заказал бутылку рома. Однако вскоре к нему подсел развязный молодой моряк, который всегда был готов рассказать все новости побережья за пинту эля.
- Сегодня повесили британского шпиона, слыхал? - Бодро подмигнул пройдоха. - Говорят, не простая пешка - из свиты самого Клинтона.
Синклер ни удостоил его ответом, он сидел, хмуро разглядывая стакан с выпивкой.
- Паж сэра Генри сплясал на виселице. Слащавый трус, как и все британцы, - моряк с воодушевлением принялся показывать, как у висельника вылазят из орбит глаза и с хрипом вываливается изо рта язык.
И тут сдержанный, предсказуемый, чопорный Синклер медленно выпрямился и от души впечатал кулак в челюсть насмешника. Сила этого удара была такова, что моряк опрокинулся вместе со стулом, на котором сидел. В зале наступила тишина. И еще до того, как всеобщее оцепенение сменилось восторгом, Синклер покинул кабак. Он вышел в ненастную ночь, прихлебывая из бутылки ром. А где-то в океане, в тесной каюте, другой английский офицер забылся тяжелым сном, лишь основательно приложившись к тому же крепкому напитку.
***
Зеленые Драгуны, после двух горьких поражений под командованием Джорджа Хангера, с воодушевлением встретили известие о выздоровлении своего полковника. И, вновь возглавивший их, Тарлтон, с неистовым рвением возобновил борьбу против партизан Юга.
В ноябре Легион схватился с отрядами Самтера на реке Брод. Ополченцы под предводительством лихого командира, прозванного Бойцовым Петухом, оказали яростное сопротивление, но были сокрушены. И Королевский Легион, добыв нелегкую победу, разбил временный бивуак в живописном месте, недалеко от города Шарлотта. На этой стоянке, отдыхая от ратных трудов за составлением рапорта генералу Корнуоллису, полковник Тарлтон получил письмо из Нью-Йорка. Немало изумленный, он развернул это послание и прочел следующее:
Дорогой сэр!
Я пишу эти строки, дабы выразить вам свою благодарность и глубочайшее почтение. Надеюсь, что прочитав письмо, вы убедитесь в том, сколь изменился мой нрав, а с ним и сам образ жизни. Торжественно сообщаю вам, что прежний заскорузлый зануда Джайлс Синклер скоропостижно скончался. Тот, кто имеет счастье ныне вам писать, не боится стоять за свои убеждения, быть отчаянным и дерзким. Этот джентльмен не так давно сражался на дуэли, да-да, на самой настоящей, представьте себе. И должен выразить вам горячую признательность за весьма полезные советы и напутствия, а также за мои унизительные поражения, которые послужили импульсом к совершенствованию. Без вашего участия, дорогой друг, моего чудесного обновления бы не произошло. Желаю вам всяческих успехов, стяжайте славу во имя родной Англии, и берегитесь вражеских пуль. Если судьба и воинский долг приведут вас в Нью-Йорк этой зимой, окажите мне честь быть почетным гостем на моей свадьбе.
Навсегда остаюсь ваш искренний доброжелатель Джайлс Гордон Синклер.
Вошедший в палатку командира майор Хангер застал своего друга в таком прекрасном расположении духа, что ему стало совсем неловко докладывать об утопленных мятежниками обозах с боеприпасами.

Панорамы Гудзона

@темы: исторические личности, творчество автора, колониальные войны, Банастр Тарлтон, исторические события

---

"Опять метель..."

Вот такое тематическое и совсем не весеннее...

Я тебя услышу в глухую ночь
Перед судным днем.
Эту злую боль мне не превозмочь,
Не прижечь огнем...
Нет такого хмеля и яда нет,
Чтобы - навсегда...
Вижу на снегу я собачий след,
Выступка тверда.
И у изголовья среди теней,
Прогоняя бред,
Ты один проклятой судьбы сильней,
И другого нет.

***

Я омою раны твои росой
В предрассветный час.
Чует неизбежное пёс борзой.
Отдан был приказ...
И взметнется пламенем
Ныне стяг.
И в морозной мгле
Поднимает меч ненавистный враг,
Взгорячась в седле.
Я не отступлю от тебя и здесь,
Смерти вопреки.
До конца - за славу, любовь и честь,
Ставки высоки!

***

Залогом всех моих успехов
И оберегом от невзгод.
Огнем - под серебром доспехов,
Чьи грани вековечный лёд.
Теперь лишь трепетной зарницей
Рисуют небеса твой путь.
Я ж здесь и не сдаю позиций,
И мне судьбу не обмануть.
Склонилось знамя боевое.
И груз смертельный не стряхнуть.
И вот один, а было двое,
И время вспять не повернуть...

@темы: стихи (авторское), по мотивам...

---

Элизабет Фаррен, актриса и леди.

Провинциалка покорившая Лондон, миниатюрная Лиззи Фаррен была родом из Ливерпуля. Ее отец, ирландец, аптекарь по специальности уехал в Англию и стал работать в театре. Карьера Элизабет началась в Королевском театре Ливерпуля. В 1777 она переехала в Лондон, а в 1778 уже выступала на сцене знаменитого Друри-Лейн. Вскоре она стала одной из самых популярных актрис столицы. Её репертуар включал роли шекспировских Гермионы, Оливии, Портии и Джульетты, но лучшими её ролями считались леди Бэтти Модиш, леди Таунли, леди Фэнсифул, леди Тизл. Оживленное лицо, обаятельная улыбка, выразительные голубые глаза и красивый голос Лиззи Фаррен помогли не только сделать карьеру, но и завоевать сердце графа Дерби, за которого она вышла замуж.
Прекрасный образец живописи той эпохи - портрет Элизабет Фаррен работы Томаса Лоуренса.

В биографическом романе Виктории Холт "Богиня зеленой комнаты" Фаррен упоминается как эталон элегантности. "Мисс Элизабет Фаррен играет, как настоящая леди, и публика любит ее за это"(с) А еще она отказывается играть в пьесе написанной Мери Робинсон, в которой та порицает игру в карты и дискредитирует некоего друга Элизабет. "...Элизабет Фаррен отказалась от участия в «Никто»: в этой пьесе здорово досталось ее другу, и, конечно, она не могла поступить иначе"(с) Мне почему-то сразу подумалось, что речь идет о Тарлтоне.

Ну и мой скромный вклад

Элизабет Фаррен

Третий звонок. Вcё как будто в тумане.
Душно, и туго затянут корсет.
Тусклые образы, яркие ткани.
Призрачен рампы изменчивый свет.

Гулко стучат каблуки по подмосткам,
Легкий озноб и похмельная дрожь.
Эхо обиды дразнящей и хлесткой,
Словно по крыше скребущийся дождь.

Теплое бренди и бархат кулисы,
Веер развернут и трепет в груди.
Очарование - сила актрисы,
И за обман ты ее не суди.

Может обманом украден у Рока
Этот восторг, торжество и кураж.
Нимфа, вакханка, о, как же жестоко
Ты поплатилась за глупую блажь!

Тушь на ресницах. Сурьма и румяна.
Можно смеяться, но слезы - табу.
Сердце все нежит лихого смутьяна,
С разумом снова вступая в борьбу.

Гордо расправлены белые плечи,
Вызов в улыбке, кокетливый взгляд.
Манит игра, ослепительны свечи.
А на трюмо в чаше хереса - яд.

И коллажик мой)

@темы: исторические личности, стихи (авторское), портреты

---

Свет, камера, мотор!

В преддверии нового сезона сериала "Поворот" хочется немного пофантазировать... Вот такой

эпизод мне привиделся

Ужин был безнадежно испорчен. Бенедикт Арнольд с досадой смотрел на остывший ростбиф. Холодный металл столовых приборов зловеще мерцал в неверном свете свечей. Еще несколько минут назад любой из этих предметов мог стать орудием гнева Немезиды.
Никогда еще общество прелестного молодого офицера не было Арнольду так неприятно. Даже покойный ныне майор Андре не преуспел в подавлении настроения генерала лучше, чем его пышущий яростью неукротимый друг. Всего несколько минут назад британец грозил обрушить на Арнольда все громы небесные, обвиняя его в гибели злосчастного Андре, а теперь мучительно метался по палатке, как раненый леопард.
Арнольд позволил себе расслабиться и налил в бокал вина. Ему нужен был этот смутьян, как щит против бывших союзников, которых Вашингтон пустил по его следам. И он сумеет заручиться его поддержкой, так же ловко, как только что отвел от себя копье его гнева, обозначив для него иную цель.
Банастр Тарлтон остановился перед столом и пристально посмотрел на Арнольда. Взгляд колючих темных глаз этого молодого кельта вызвал у ренегата тревожный озноб, но он сохранил бесстрастное выражение на тяжелом обветренном лице.
- Расскажите мне об этом Телмедже, - властно потребовал Тарлтон.
Пренебрежительная бесцеремонность британского офицера, казалось, ничуть не смутила Арнольда. С видом величайшей серьезности он подался вперед и пылко пообещал:
- Я не просто расскажу вам о нем, я устрою вашу с ним встречу в самом ближайшем будущем.

@темы: "Turn", сериал "Поворот, Агент"

---

Кто под маской? Стихотворно-исторические загадки.

Первые три загадки составляют сборник "In Red", написанный когда-то по заявке на ФБ (потому что в каждом из стихотворение ключевое значение придается красному цвету, а у Armand Basi есть интригующий мускусно-древесный аромат "In Red"). А четвертая - свежая идёт бонусом)

Загадки

В позиции ферзя на шахматной доске,
У мантии подбой кроваво-алый,
Казался чужд и скорби, и тоске.
И только взгляд брезгливый и усталый,
И робкие двустишья на листке,
Не свойственные интеллектуалу...
Он ловко избегал и яда, и кинжала.
Был осторожен, чуток, прозорлив.
Но срок пришел - любви коварной жало
Его пронзило, в вены яд разлив.
И сердце, что огня не знало,
Воспламенил стремительный порыв.
Была ли жизнь его сплошной интригой
Опасной и причудливой игрой?..
И в прениях с религиозной лигой,
Он был мудрец, но не святой,
Ослабил католическое иго,
Сражался с мракобесия чумой.

***

Не спрашивай, зачем он так порочен,
Зачем клеймит себя он дьявольским тавром.
Сверкает меч, нагрудник позолочен.
А в кубке кровь разбавлена вином.
Не спрашивай, коль дорожишь ты жизнью,
Его ты о спасении души.
Он ослеплен одной лишь мыслью,
И жаждой власти одержим.
Не стоит слов пустого сожаленья,
Проклятья и мольбы не трать.
Есть те, кто стоит лишь презренья,
И те, что заставляют трепетать.

Златой Романьи ангел чернокрылый.
Резвится на гербе червлёный бык.
Сквозь облик благородный, милый
Зловеще проступает чёрта лик.

***

С достоинством носил багряный он мундир,
Не будучи по крови сыном Альбиона.
Снискал почёт и благосклонность
У руководства дамский сей кумир.
Служил театру ровно с той же страстью,
С какой и дань Аресу приносил.
И, так как был отчаянно красив,
Искусно пользовался этой ловчей снастью.
Однако осенью унылой его подписан приговор.
И вот блестящий офицер повешен, словно вор.

***

Мечтая оседлать Пегаса,
Споткнулся где-то наш герой.
И Академии Арраса
Он вскоре предпочел соцстрой.
Он нам известен, как оратор
И "Неподкупный" радикал.
Дрожит от страха консерватор,
Да что там - всех он запугал!
Зато не засосёт рутина.
Кипит, играет в сердце кровь.
Пока исправна гильотина -
Жива народная любовь!

@темы: стихи (авторское), загадки на историческую тему

---

«Воображенные сонеты» Ли-Гамильтона. И мои)

Великолепный поэтический сборник Ли-Гамильтона «Воображенные сонеты» захватил моё воображение. Потрясающие стихотворения, восхитительная идея - фантазировать на тему автора и адресата поэтических строк! Собственно, на этой почве можно создать множество необычных сонетов, особенно такому любителю исторических персонажей и легендарных личностей, как я.
Юджин Ли-Гамильтон - английский поэт, который в течение 20 лет был практически полностью парализован, и за эти годы – прикованный к колесной кровати – создал свои поэтические книги.

Мой первый опыт в подражании Ли-Гамильтону. Пока не определилась ни с автором, ни с адресатом) И вообще получилось больше похоже на Шекспира, как мне кажется. Ну - первый блин...да еще непривычно приторный)

Я над собой теперь утратил власть,
Лишился всех чинов и привилегий.
Прелестный вор, так ловко обокрасть
Мог только ты, Амур моих элегий.

Я ни одной не проронил мольбы,
И в прошлом не сдавал своих позиций.
Теперь я - пленник волею судьбы,
И обезволен под твоей десницей.

Не будь ко мне жесток, о мой кумир,
Твоим устам доверчиво я внемлю.
И, кажется, недвижим целый мир,
Томление любви сковало землю.

@темы: стихи (авторское), поэзия классическая, сонеты Ли-Гамильтона

---

"Бывают моменты, когда победу очень трудно оправдать"

Обрывки мыслей, лоскутки стихов. То что навеяно образами из фильма, и то, что давно пульсирует в моём воображении...

Снова проигран бой.
В клочья разорван флаг.
В этой игре с судьбой
Я навсегда твой враг.
В странном сцепленьи душ
Каждой из тонких фибр
Чувствую злую сушь
И испускаю хрип.
Пройденные миры,
Выжженные дотла...
Брошенные костры,
Стынущая зола...
Теплится свежий след.
Кровь застучит в висках.
Сорванный амулет…
Истинно, к праху прах.



Ты для меня умрешь,
Отнявший мой покой.
Сердце пронзает ложь.
Дух омрачён тоской.
В отзвуке клятв моих
Слышится приговор.
Время для нас двоих -
Неумолимый вор.
Не покорить тебя,
Не уступить в борьбе.
Даже распять, любя,
Сил нет в твоем рабе.
Только кричу во тьму
"Ты для меня умрешь"
снова. И не пойму,
Как успокоить дрожь...


Только моя вина,
Что позабыть не смог.
Переплетёт война
Жилы путей-дорог.
Памяти стылый плен.
Замкнутый нами круг.
Что же дано взамен -
Лишь роковой недуг.
Необоримый гнёт.
Непримиримый бой.
Кто-нибудь назовет
Эту болезнь судьбой.


В каждой из прошлых встреч,
Блеклым курсивом дат...
Что ты хотел сберечь?
Что? Оглянись назад.
Не удержать, увы,
Теплый прощальный взгляд.
Все наши сны мертвы,
Как облетевший сад.


Восточную музыку не особенно люблю, но это OST к фильму "Счастливого Рождества, мистер Лоуренс", картине, которая меня глубоко впечатлила. Впервые меня не отвратили от просмотра японцы, и даже показались чем-то симпатичны.

@темы: стихи (авторское), на тему "Счастливого Рождества, мистер Лоуренс"

---

"Не смейте модным словом "ретро" всё, чем мы жили называть..."

@темы: картинки, изящный век

---

Поговорим о змеях

Поскольку мое левое плечо украшает красная кобра, я решила отдать должное змеям.



Итак, кое-что о змеях...

Любопытные факты

Предполагают, что змеи произошли от ящериц в меловом периоде (135–65 млн. лет назад).

Самая распространенная змея – это гадюка обыкновенная(Vipera berus). Она встречается по всей Европе, а также в Восточной и Центральной Азии. Таких гадюк встречали даже за Полярным кругом!

Самая ядовитая в мире змея из числа сухопутных — тайпан. Одной порции яда тайпана достаточно, чтобы убить сотню человек. Эта змея в 50 раз ядовитее, чем кобра.

Сердце у змей может свободно скользить внутри тела.

Любимое «блюдо» королевской кобры – это змеи других видов.

Змеи в среднем имеют 300 пар ребер.

Некоторые змеи могут находиться в спячке до 3 лет без еды и питья.

Самой быстрой змеей в мире является устрашающая Черная мамба. Эти ползучие рептилии способны «разгоняться» до скорости превышающей двадцать километров в час.

Африканский скальной питон, подобно крокодилу, способен подолгу находиться под водой, ожидая свою добычу. На поверхности воды, при этом, остаются одни лишь ноздри.

Аппетиты анаконды известны достаточно хорошо. Например, она может съесть целого кабана и удавить даже пантеру, однако удивительнее всего то, что часто она заглатывает даже крупных черепах вместе с их панцирем.

Удав Калабар имеет тупой хвост, по форме напоминающий голову. Когда удав чувствует угрозу, он сворачивается клубком, при этом перед хищником предстает хвост, а не голова.

И у удавов, и у питонов, особенно у самцов, заметны два небольших коготка около основания хвоста. Это все, что осталось у змей от конечностей, которые были у их далеких предков – ящериц, и с которыми змеи объединены в общее семейство. За эти коготки питоны и удавы и названы Ложноногими змеями.

Змеи питаются не только плотью. Зоологам удалось обнаружить змею, употребляющую только растительную пищу. Данный вид змей обитает только в Мексике, имеет пушистое тело и частенько заводится мексиканцами в качестве домашнего питомца.

Каждый год в Индии проходят змеиные бега. Соревнуются кобры. Интересно, что на этих соревнованиях ни одна кобра не тронула своего хозяина. А вот попытки ужалить слишком активных болельщиков были зафиксированы.

Кстати, совы иногда селят в своих гнёздах маленьких змей. Они питаются мелкими насекомым, и борются с совятами за принесённую мамой - совой добычу. Такое соперничество очень хорошо сказывается на птенцах. Они быстрее растут и меньше болеют.


Змея – универсальный и наиболее сложный из всех символов, воплощенных в животных, а также самый распространенный и, возможно, самый древний из них. Змея означает смерть и уничтожение, но также жизнь и воскресение. Это и солнечное начало, и лунное, свет и тьма, добро и зло, мудрость и слепая страсть, исцеление и яд, хранитель и разрушитель. Такая двойственность символики заставляет балансировать между страхом и поклонением, змея предстает то героем, то монстром.

Пример положительной символики змеи – понятие кундалини: символ внутренней силы, психической энергии, змееподобный клубок жизненной энергии, дремлющей в основании позвоночника. Энергию кундалини называют «змеиной силой». Иногда ее изображают в виде свернувшейся змеи с головами на обоих концах. В Индии и других регионах змеи часто считаются хранителями святынь, источников воды и сокровищ. Эта традиция связана с символикой плодородия, присущей змее, и с поверьем, что драгоценные камни – это застывшая слюна змей.

Если рассматривать пугающую часть символики змеи, то она – явный прообраз драконов и морских змей или змееподобных гибридов, символизирующих множество опасностей, подстерегающих человека в жизни. Змея – одно из самых дурных предзнаменований, символ тьмы, зла, ненависти, греха, искушения, обмана. Змею обвиняют в том, что из-за нее люди потеряли Божий дар вечной жизни.



Змея является в первую очередь магическим символом сил, породивших жизнь. Змея, кусающая себя за хвост, – символ не только вечности, но и божественной самодостаточности. Образ змеи, охраняющей отложенные ею яйца, ассоциируется с огромной змеей, обвившей весь мир и поддерживающей его или помогающей земному диску плавать в окружающем его Океане. Змея находится в постоянном контакте с силами земли, вод, тьмы и загробного мира – одинокая, хладнокровная, скрытная, способная омолаживаться, сбрасывая кожу.



Тотемный символизм в сочетании с верой, что змеи знают тайны земли и способны видеть в темноте, наделяют змей мудростью или даром прорицания. «Будьте мудры, как змии, и просты, как голуби», – сказал Христос своим ученикам (Евангелие от Матфея, 10:16). Греческое слово «дракон» (которым не только называется монстр, но которое означает также и «змея с пронзительным взглядом») этимологически связано со зрением. В искусстве змея – атрибут богини мудрости Афины (Минервы) и аллегорической фигуры Благоразумия, означающий дар предвидения.



Змея, обвившаяся вокруг жезла, – алхимический символ Философского Меркурия в его первичном состоянии.
Согласно мифологии, Гермес (Меркурий), посланник богов, получил кадуцей – крылатый посох, обладающий силой примирять противников. Когда он поместил его между двумя борющимися змеями, те мирно обвили посох и успокоились. Змеи, обвившие кадуцей, символизируют взаимодействие противоположных сил. Змея, обвивающаяся вокруг сучковатого посоха, – эмблема греческого бога врачевания Асклепия (Эскулапа), который, как считается, мог даже воскрешать мертвых.

@темы: змеи, змеиная символика

---

Французская лихорадка

Оформляю как положено, дабы исключить возможные недоразумения. Да, это слэш и рейтинг довольно высокий.
Название: Французская лихорадка
Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические личности
Пэйринг: Жильбер Лафайет/ Банастр Тарлтон
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP, юмор
Описание: Когда гордость и страсть, вражда и влечение мешаются в одном крепком и пряном коктейле, нетрудно потерять границу между реальностью и миром волнующих грёз.

Цикл: Royal spy

Примечание (на этот раз факты): После войны в колониях Тарлтон с завидным постоянством наведывался во Францию, притом не только придавался там разнообразным развлечениям, но и шпионил на Британскую Корону. Догадывался ли о занятии своего друга Лафайет – неизвестно. Скорее всего, нет, потому что он со всем пылом предлагал Тарлтону командование во французской армии. И даже после того, как англичанин отклонил щедрое предложение маркиза, бывшие противники продолжали поддерживать дружеские отношения.



Посвящается Светлане Бескровной с моей искренней признательностью за ее внимание и поддержку, а также невероятно ценный подарок, который я очень жду.

Сonvergentio
А город под покровом снега
Лениво млел.
Уже не боль, но и не нега
В сцепленьи тел.
И горечь собственного яда
На языке.
Переплелись два скользких гада
В живом клубке.
Две фантастических химеры,
Два духа зла,
Рабы своей железной веры
И ремесла.
Как чешую, отбросив трезвый
Прямой расчет.
Тяжелый звон скрещенных лезвий
Откроет счет.
Масонская звезда Исиды
И кельтский крест.
Адепты гнева Немезиды
И тайных месс.
И не отсрочить новой встречи,
Всё в свой черёд,
Меж рифами противоречий
Нейтральных вод.
И скованные кандалами
Своих присяг
В меланхоличном фимиаме
Альковных саг.


Никто на этом свете не смеет меня судить...
(Адель Гюго)

Маркиз Лафайет увлеченно выводил на салфетке предложение самого что ни на есть фривольного содержания. Последнее время он нередко забавлялся, подбрасывая эдакие записки светским персонам обоего пола, но сегодня им руководило вовсе не озорство, он был переполнен сладостным томлением. Когда он закончил, то несколько мгновений полюбовался витиеватыми фразами, выведенными на бумаге не менее витиеватым почерком, а затем попросил одну из своих досужих кузин доставить послание адресату.
Чтобы иметь возможность насладиться эффектом, который должно было произвести письмо на того, кому оно предназначалось, Лафайет прошел в гостиную герцога Лозена, на приеме которого в данн6ый момент находился. Заняв выгодную позицию, он стал наблюдать за гостями. Главным образом его интересовали английские визитеры: художник Ричард Косуэй с супругой Марией и писательница Мери Робинсон с полковником Банастром Тарлтоном, известным как Зеленый Драгун. Две пары вели неторопливый разговор, когда доверенный вестовой от Лафайета, изящно лавируя между приглашенными, приблизился к ним в сопровождении своего подельщика в столь же пышном кринолине. Отлично зная свое дело дамы, вклинились в разговор, и пока одна отчаянно щебетала, привлекая всеобщее внимание энергичными жестами и пронзительным голосом, другая незаметно вручила заветное письмо. Тарлтон развернул салфетку, прочел выведенное на ней послание с абсолютно бесстрастным лицом, после чего невозмутимо сложил, и сунул ее в нагрудный карман своего мундира. Ни изумления, ни восторга предвкушения, ни даже элементарного любопытства. Лафайет был так глубоко уязвлен, что едва не топал ногами от досады. Мстительно прищурившись, он пообещал себе, что еще заставит сгорать от страсти непоколебимого британца. И провел следующие две четверти часа, измышляя коварные планы.
Рассеянно отвечая на приветствия и не внимательно слушая оживленнейшие разговоры, Лафайет крейсировал по залу выжидая удобный момент для того чтобы сойтись с британцем в нейтральных водах. В каком-то странном смятении чувств маркиз не сразу заметил, как объект его желаний сам приблизился к нему и, вынимая из кармана записку, молвил чуть насмешливо:
- Полагаю, вы ошиблись адресатом, дорогой маркиз.
Раздосадованный внезапным разоблачением, Лафайет был в одно и то же время изумлен проницательностью Тарлтона. Он так старательно путал следы, выводя замысловатые вензеля, что теперь был застигнут врасплох, и не сумел скрыть своего ошеломления.
- С чего вы взяли? - Проронил маркиз с несколько простодушным возмущением.
- Угадываются нюансы вашего почерка, - мягко пояснил британец. - Я имел удовольствие с ним ознакомиться еще во время войны в колониях, когда выпала удача перехватить вашего вестового.
Если Лафайет и был обескуражен подобным откровением, то никоим образом этого не обнаружил. С присущей ему гибкостью дипломата, он небрежно пожал плечами и томно протянул:
- Впечатлен вашими изысканиями, сударь. И все же я интересовался несколько иным вопросом. А именно: отчего вы пришли к заключению, что я допустил небрежность, адресовав вам послание, которое предназначалось кому-то другому.
- Я не хотел оскорбить вас своим предположением, мсье. Но предложение, выраженное в вашем письме, является слишком щедрым для меня.
- Если опустить сарказм и куртуазность вашего слога, можно заключить, что вы смущены, - бодро поддернул маркиз.
- Должен признать во Франции царят весьма свободные нравы. Это пока не стало для меня в порядке вещей. Однако же я не смущен, - уверил британец.
Лафайет церемонно наклонил голову и сказал:
- В таком случае между нами больше не осталось никаких недоразумений. И я вправе осведомиться принимаете ли вы, сударь, мой откровенный вызов?
- Если дуэльное оружие и секунданты нам не понадобятся, то никакой отсрочки быть не может.
- Вопрос с оружием мы обычно решаем позже, в случае, если одна из сторон так и не получит абсолютного удовлетворения. Но вам, я думаю, пожаловаться будет не на что, - самодовольно улыбнулся француз.
Лафайет уже торжествовал свою победу, когда в одном из альковов герцога Лозена они с Тарлтоном остались наедине. Но очаровательный англичанин повел себя совершенно непредсказуемо. Как только они перестали быть частью манерной праздной публики, бывший драгун сразу же продемонстрировал норов. Он взял довольно резкий тон, глаза его искрились холодной насмешкой, а независимая поза лишала всякой надежды на уступку. Все высказывания, которыми он осаждал распаленного француза, сводились примерно к следующему: "поиграли и довольно". Однако вместе с раздражением Лафайет ощущал, как в нем нарастает страсть.
- Вам не жаль тратить время на бессмысленные пререкания, вместо того, чтобы открыть для себя что-то новое и, осмелюсь заверить, весьма приятное? - Осведомился Лафайет, глядя на собеседника с меланхоличным сожалением. - Мы, французы, можем доказать избраннику свою любовь одними лишь губами. Позвольте мне продемонстрировать это тонкое искусство вашей милости.
- То, что вы называете искусством, любая лоретка знает, как свою профессиональную обязанность, - ехидно заметил Тарлтон. - И сомневаюсь, что вы располагаете таким же обширным опытом, как девицы из квартала красных фонарей.
Лафайет брезгливо сморщил нос.
- Однако же, как вы грубы, - посетовал он.
- Оправдываю свою репутацию, - резюмировал драгун. - Грубого циничного англичанина, которому надоело расшаркиваться перед капризным французским аристократом, привыкшим получать все, что ему заблагорассудится.
- Выходит, вы так это воспринимаете, - вскинул брови маркиз. - А я, было, подумал, что вы лишены предрассудков. Ведь я беззаветно предлагал вам свою искреннюю нежность...
- Подумать только, какая честь оказана моей скромной персоне, - театрально вздохнул британец. - Жаль вас разочаровывать, но я не склонен с радостной экзальтацией бросаться в погоню за новыми ощущениями, и отправился с вами лишь чтобы несколько минут побыть в тишине, подальше от хаоса суеты. Предлагаю оставить наше изнурительное и совершенно бессмысленное противоборство. Если для вас это важно, пусть ваши клевреты думают, что вы победили.
- По-вашему я разыгрываю здесь публичный спектакль? – яростно возмутился Лафайет. - Какого же вы низкого мнения обо мне, в то время, как я с вами предельно честен, а вы, наоборот, умышленно вводите меня в заблуждение.
Тарлтон смотрел на собеседника с брезгливой досадой.
- Я согласился принять ваш вызов, это так. И, по-моему, мы с вами провели довольно продолжительный ментальный поединок, который закончился классическим патом. Что вас не устраивает, маркиз?
- Любой результат, исключающий победу, - громко заявил француз.
- Вы ведете войну на истощение. У меня уже начинает болеть от вас голова…
Лафайет пошел на принцип.
- Вы когда-либо вступали в интимную связь с мужчиной? - Подозрительно прищурившись, спросил он.
- Да, - односложно ответил Тарлтон, бесстрастно глядя поверх головы собеседника.
- Может быть с Джоном Андре? - Навскидку предположил Лафайет, вспомнив экстравагантного красавца майора, попавшего в плен к американцам и повешенного за шпионаж. Он и представить не мог, что его провокационная дерзость произведет настолько сильный эффект. Тарлтон не ответил, но наградил француза таким взглядом, после которого сомнений в меткости его догадки уже не оставалось.
- Что ж, по крайней мере, я утешен тем, что тот, кто добился вашей благосклонности, был мне близок по крови, - вкрадчиво протянул Лафайет.
Сквозь бархатные портьеры будуара донесся звук гонга, который провозглашал начало танцевального вечера. Тарлтон подобрался, будто услышал стартовый колокол на лошадиных бегах.
- Боюсь, что должен вас покинуть, маркиз. Желаю нескучного вечера и прошу меня простить.
Отточенным движением он отпустил высокомерный полупоклон в сторону Лафайета и удалился.
Оставшись один, Лафайет еще долгое время сидел в оцепенении, ощущая неприятный озноб. Неудовлетворенное желание отнюдь не способствовало умственному процессу, но механизм был запущен и шестеренки мерно вращались.
***
Танцевальный вечер в доме герцога Лозена был в самом разгаре, когда Лафайет покинул раут, сославшись на плохое самочувствие. Причем нельзя сказать, что достопочтенный маркиз обратился к обычной светской уловке. Многие из гостей утверждали, что у него действительно был весьма нездоровый вид.
Он оставил фамильный экипаж в распоряжении своей дражайшей супруги и воспользовался услугами наемного извозчика.
- «Отель де Ланжак», - распорядился Лафайет.
И карета покатила по мостовой, вдоль желтых фонарей, над которыми, как мотыльки, порхали хлопья снега.
Путешествие было недолгим и вскоре маркиз уже поднимался по мраморной лестнице старинного отеля, решительно зажав в руке трость, словно паладин, выступающий на ратный подвиг с несметными полчищами врагов. Однако химеры, застывшие на лестничной площадке второго этажа были вполне безобидны и щерились почти дружелюбно. Девица в белом чепце не подняла со своего подноса голову Медузы Горгоны, а лишь церемонно присела и проскользнула мимо. А лакей в атласной ливрее не выхватил отравленный кинжал, а любезно доложил Лафайету, что он уведомил английского господина о том, что к нему явился посетитель.
И вот он стоит перед приоткрытой дверью номера, и странная внутренняя дрожь возрастает до предела. Досадливо стукнув тростью о пол, маркиз собрался с духом, стараясь унять нервный зуд, и несколько раз коснулся лакированного дерева костяшками изящных пальцев. Звук вышел негромкий, но его услышали и пригласили войти.
Банастр Тарлтон в роскошном халате винного цвета приветствовал его мягкой улыбкой.
- Добро пожаловать, маркиз, проходите и будьте как дома, - сказал он без тени ядовитого сарказма, которым нередко были приправлены его речи на публике. - У меня есть охлажденное шабли, не откажитесь?
Лафайет медленно прошествовал в гостиную, с удовлетворением отметив, как радушно он принят в столь поздний час. Впрочем, его больше занимало другое откровение: то, как очаровательно выглядит британец в этом небрежно запахнутом халате, с вьющимися по плечам локонами шелковистых волос.
- Герцог Лозен сожалеет о том, что вы покинули его так скоро, и просит передать вам приглашение на охоту в будущую среду, - объявил он, осознав, что пауза несколько затянулась.
- В самом деле?
Тарлтон с совершенно безмятежным видом протянул гостю бокал вина, жестом приглашая его присесть в глубокое кресло.
- Вовсе нет, - решительно выдохнул маркиз. - Я здесь затем, чтобы раз и навсегда прояснить некоторые стороны вашей, сударь, увлекательнейшей деятельности.
- Что же я такого натворил? - Изумился Тарлтон, поднимая глаза на гостя. - Нанес кому-то непростительное оскорбление, сам того не ведая? Быть может вам, Лафайет?
- Вы слишком рано покинули прием, - многозначительно констатировал француз, по-инквизиторски поджав губы.
- Не подозревал, что это преступление, достойное всеобщего осуждения, - беспечно улыбнулся англичанин.
Лафайет нетерпеливо подался вперед.
- У вас были неотложные дела, дела великой важности, не так ли? - С загадочным видом вопросил он.
- Да нет, я просто имел неосторожность снова навлечь на себя гнев мадам Робинсон, вследствие чего она предпочла уехать с миссис Косуэй, а я, выведенный из строя, нашей ссорой поспешил ретироваться, - с совершенно искренним недоумением в голосе ответил Тарлтон.
Лафайет недоверчиво нахмурился, и, не теряя азарта, продолжил наседать.
- Я знаю, зачем вы во Франции, - пылко воскликнул он, взяв сразу с места в карьер. - Не ради этой пташки - Робинсон. Вам стоит только щелкнуть пальцами, и все легкомысленные женщины будут у ваших ног, опережая в меру добродетельных.
- Вот как? - Заинтригованный Тарлтон едва успел вставить реплику, потому что маркиз вдохновенно продолжал.
- Не ради французских вин и парижской оперы, роскошных приемов и августейшего общества. Не ради нашего, воздуха заряженного флюидами любви. Не ради охоты и скачек.
- И зачем же я здесь, по-вашему? - Невинно поинтересовался англичанин.
- Сегодня мы вспоминали об Андре, после чего меня пронзила догадка. Случайности не случайны, и я вдруг всё понял...
- Продолжайте, Жильбер, обойдемся без драматических пауз и прочих театральных эффектов, - попросил Тарлтон.
Лафайет собрался с духом и изрек своё заключение:
- Итак, вы здесь не на увеселительной прогулке. Вы снабжаете сведениями о положении дел во Франции английские власти.
- Что же вы станете делать с разоблаченным шпионом, Лафайет, петлю уже приготовили? - Хладнокровно усмехнулся британец, небрежно откидываясь на спинку кресла.
- Франция не боится шпионов, Франции нечего скрывать, - звонко выпалил маркиз. - История вершится на ваших глазах, мсье. Если же глаза почтенных лордов Альбиона не столь зорки, то я буду даже рад тому, что вы укажите им на детали, ускользнувшие от их внимания. Франция стоит этой тонкой игры. Вы умный человек. По-настоящему умный и бесстрашный, а это редкое сочетание, клянусь честью!
- Слишком много откровений для одного вечера, маркиз, не боитесь переутомления? - Иронично поинтересовался Тарлтон.
Но Лафайет не обращал внимания на снисходительную насмешливость своего собеседника, он продолжал со всем пылом:
- Я пришел сказать о том, что восхищен вами, мой несравненный враг. Примите мое поклонение и не наказывайте своим пренебрежением. Я не вынесу вашей неприязни.
- А разве неприязнь между врагами не законна? - Британец надменно вскинул бровь.
Француз покачал головой:
- Нет, вражда слишком сложное и многогранное чувство. Это глубочайшая из привязанностей, острейшее из противоречий и чистейшая из радостей. Достойный враг стоит когорты друзей.
- А вы философ, маркиз, - заметил Тарлтон.
- Нет - я одержимый, - горестно возразил Лафайет, залпом выпивая очередной бокал шабли и отставляя его в сторону. - Сегодня вечером я был несдержан и имел неосторожность сделать вам непристойное предложение. Так вот, вопреки всем рассудочным доводам, я нисколько не сожалею об этом. Я пришел к вам совсем не для того, чтобы просить прощения. Прощение в данном вопросе также неуместно, как и примирение между нами.
- Итак, вы не отступаете от своих намерений, - уточнил Тарлтон. - И поэтому пришли угрожать мне разоблачением, дабы шантажом добиться желаемого.
Лафайет внезапно побледнел, его губы задрожали, а глаза широко распахнулись. Вцепившись в подлокотники кресла, он как будто боролся с мучительным недомоганием.
- Поверьте, я никогда не причиню вам вреда, - сдавленно прошептал он, прижав руку к тяжело вздымающейся груди.
- Что с вами? - Обеспокоенно спросил британец, глядя, как по телу гостя пробегает крупная дрожь.
- Я на грани помешательства. Мне ничего больше не нужно в жизни. Клянусь небом, я никого еще так не хотел. Если вы не снизойдете, то я очевидно умру. - Глаза француза полыхали дьявольским огнем, на щеках играл нездоровый румянец, искусанные в отчаянье губы припухли.
- Вам лучше прилечь. Позвольте, я отведу вас в спальню.
Лафайет благодарно кивнул в ответ на это предложение, и с удовольствием ощутил, как сильные руки англичанина помогают ему подняться из кресла. Обняв Тарлтона за плечи и уткнувшись лицом в его густые вьющиеся волосы, маркиз шумно вздохнул, вновь пробираемый дрожью.
- Как мне благодарить вас за заботу? - Простонал Лафайет, лихорадочно прижимаясь к своему благодетелю.
- Вы так добры к несчастному порочному человеку, - восторженно выдохнул француз. Он коснулся губами шеи Тарлтона и затаил дыхание, ожидая ответной реакции. Взрыва негодования не последовало, и Лафайет повторил эту робкую ласку.
Наконец они добрались до спальни. Лафайет был водружен на кровать, но, тут же, сполз с покрывала на ковер и, блаженно улыбаясь, прильнул к Тарлтону, обхватив его колени. Француз настойчиво потянул на себя, вцепившись в полы халата англичанина, и тот невольно подался вперед, упершись руками в плечи беспардонного наглеца.
- Проклятье, Жильбер, я немедленно выставлю вас за дверь, если вы не угомонитесь, - приглушенно выругался Тарлтон.
- Я обязан воздать вам за ваше участие нежной дружеской лаской, - елейно пролепетал маркиз, глядя на него снизу вверх глазами полными обожания.
Прежде чем Тарлтон успел что-либо возразить, Лафайет прижал его к себе и потянул на ковер. В ходе короткой борьбы англичанин был освобожден от своего длинного бархатного халата к неистовому ликованию француза, который обнаружил, что ночной сорочки под ним не оказалось. Получивший свой шанс маркиз дивным образом поправляется и проявляет чудеса ловкости, неудержимо стремясь к подвигам любви. Покрывая поцелуями, открывшийся ему роскошный полигон для сладострастных маневров, он поспешно избавляется от одежды. Даже многосложные застежки и хитросплетенные узлы аристократического туалета не устояли против неукротимой страсти и были грубо низвержены.
- Ваше тело дарит исцеление, - жарко прошептал Лафайет, - мне становится лучше с каждой минутой.
Очень скоро чувственное опьянение овладело и Тарлтоном. Горячий, требовательный француз заставил его трепетать под натиском изощреннейших ласк. Он оказался совершенно необыкновенным любовником, чье неугасимое пламя стремительно перекинулось на объект его страсти. Любовная игра обострила чувства, желание нарастало и сделалось непреодолимым.
Плыть на волнах эйфории, впадая в первобытный транс, казалось томительно невыносимым. Сначала Тарлтон взял маркиза за волосы, вынуждая его оторваться от самозабвенного исполнения чувственных фортелей, затем властно привлек к себе, и они сплелись в страстной схватке. Застыв над своим любовником, Лафайет победно улыбнулся и спросил:
- Вы все еще хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, сударь?
- Хочу, чтобы вы перестали ухмыляться и продолжили это безумие.
- Не подозревал в вас такой темперамент, мой дорогой. Что же я готов, и коль скоро преграды пали, ничто не остановит моего триумфального шествия.
- Вам еще не надоело себя слушать? – Тарлтон в отчаянье закатил глаза.
- А вам так не терпится? – Лукаво поинтересовался маркиз.
- Вот только вы явно утратили решимость. – Небрежно поддел француза англичанин.
- Бог с вами, я полон решимости, - немедленно заверил Тарлтона Лафайет. - Сейчас вы получите меня целиком и полностью.
- Отлично.
Рука француза скользнула вниз, протиснулась между их телами, и он направил свою твердую плоть к желанной цели. После закрепление на занятых позициях Лафайет обхватил руками бедра партнера и позволил телу двигаться в древнем ритме любви.
Греховная горячка заставила обоих мужчин мешать стоны с восторженными ругательствами. Впрочем, то, что в исступлении выдыхал Тарлтон, Лафайет понять не мог, уж больно своеобразен был его родной диалект. Да он не особенно прислушивался, жадно утоляя свое вожделение и бормоча что-то упоительно-бессвязное. На пике страсти его экзальтация достигла своего апогея, неописуемое плотское удовольствие сделало ее безудержной. Он выкрикивал форменные непотребства, чередуя их с нежными признаниями и трепетными мольбами. После того, как любовник под ним содрогнулся в экстатических конвульсиях, Лафайет отстранился и решительно поставил его на колени.
Восхитительная покорность британского разведчика привела маркиза в любовное неистовство, и он овладел им, яростно ударяя бедрами по тугим ягодицам. И, наконец, с торжествующим возгласом, Лафайет дал залп из своего орудия, в последнем порыве прижимаясь к Тарлтону всем телом. А затем они в изнеможении растянулись на персидском ковре.
- Часы бьют, - рассеянно протянул Лафайет, когда сквозь шум в ушах вдруг различил удары колокола на городской ратуше.
***
Часы действительно пробили семь. И маркиз Лафайет приоткрыл тяжелые веки и застонал. Тело отзывалось ноющей ломотой, голова была свинцовой, в пересохшем горле мерзко саднило.
Он осторожно приподнял голову и окинул комнату недоверчивым взглядом. Знакомая обстановка его любимой спальни, той самой, которая рядом с кабинетом. Вязкий полумрак зимнего вечера, крупные снежинки настойчиво бьются в оконное стекло, словно глупые белые мотыльки. Он совершенно один, лежит, укутанный до самого подбородка атласными одеялами, с теплой грелкой под боком. На прикроватном столике - подсвечник с несколькими зажженными свечами, лечебная микстура в пузатом флаконе, стакан и хрустальный графин с водой.
Память сонно заворочалась в ответ на настойчивый призыв своего хозяина и принялась неохотно извлекать из туманного прошлого недавние события и образы. Лафайет вспомнил, что схватил простуду после того, как разгоряченный спиртным состязался с Тарлтоном в парфорсной езде, вольтижировке и лансадах в ненастную зимнюю ночь. Мало того, что он, в конечном счете, проиграл, так еще и слег в постель с сильнейшим жаром, в то время как его соперник остался в добром здравии. Его великолепно вышколенный жеребец летел через садовую изгородь, вытянувшись в грациозном прыжке, в то время, как сам маркиз уже лежал в сугробе. Такова была живописная картина, развернутая перед мысленным взором Лафайета услужливой памятью. А Тарлтон? Конечно, он был на высоте. Его фигуры изумляли безупречностью исполнения - пассаж, пиаффе, траверс и прочие элементы выездки, почти акробатические упражнения на скачущем по кругу скакуне. И надо ли отмечать, что англичанин обставил Лафайета в кроссе, не говоря уже о лансадах - высоких крутых прыжках лошадей. Впрочем, маркиз восхищенно вздыхал вместе с почтенной публикой, пока не угодил в сугроб. Он нисколько не сожалел о своем поражении, а вот о падении в мокрый снег - весьма.
Сухость и жжение в горле напомнили о себе. Лафайет нерешительно пошевелился под толщей одеял. Когда ему удалось утвердиться в сидячем положении, он дотянулся до графина и налил себе воды. Сделав несколько торопливых глотков, он невольно замер. В кабинете тихо скрипнуло кресло, послышались приближающиеся шаги, и в арке дверного проема возникла знакомая фигура.
-Добрый вечер, Жильбер - проговорил Тарлтон, медленно приближаясь к кровати маркиза. Таинственный полусвет обрисовал его лицо с точеными скулами, иронично изогнутой линией губ и глубокими темными глазами.
- Как вы себя чувствуете? - Спросил он, опускаясь на стул рядом с кроватью.
Зеленые глаза француза оживленно сверкнули.
- Не то чтобы распрекрасно, но всё на своих местах и ни одного лишнего отверстия. К счастью мне не пришло в голову предложить вам посоревноваться в фехтовании.
- Прошу прощения за поздний визит, я не хотел тревожить вас в вашем нынешнем положении.
- Какие глупости, - запротестовал маркиз, - я рад быть потревоженным таким гостем, как вы. Сожалею, только что не могу оказать вам достойный прием.
На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание, словно оба собеседника собирались с мыслями, прежде чем перейти к сути дела. Первым заговорил Лафайет.
- Я должен сказать вам что-то важное, - не без волнения начал он.
Но Тарлтон повелительным жестом заставил его замолчать.
- Вы еще успеете это сделать, когда поправитесь, Жильбер. А сейчас не самое подходящее время для важных заявлений. Избегайте волнения.
Между собеседниками снова повисла напряженная тишина. На этот раз ее нарушил Тарлтон.
- Оставим долгие излияния, не лучше ли проститься налегке? На самом деле я решил дождаться вашего пробуждения и навязать вам свое общество, потому что хотел попрощаться перед отъездом. Иначе бы я не позволил себе подобную вольность.
- Завтра вы покинете Францию, - по-детски беспомощно протянул Лафайет.
Британец утвердительно кивнул, наблюдая за тем, как маркиз нервно комкает край одеяла и растерянно моргает.
- Оставайтесь, я прошу вас, - в отчаянии выпалил он - Окажите мне честь - примите командование французской кавалерией.
Тарлтон не выдал своего удивление и ответил с подчеркнутой вежливостью:
- Благодарю вас за высокое доверие, но моя жизнь принадлежит Англии. Только долг перед ней заставит меня снова взять в руки оружие и встать под боевые знамена.
Лафайет упрямо вскинул голову.
- Но разве это предательство - занять место стоящее вас и оказать мне тем самым дружескую услугу? Предоставит ли Англия вам подобную возможность, или вашим талантам предстоит бесславно захиреть?
В себе уже содержит верность долгу
Свою награду.*
- Конечно Шекспир, - слабо улыбнулся Лафайет, огорченно покачав головой.
- Верность долгу - едва ли не единственное, за что я в праве пользоваться вашим уважением, - наставительно молвил англичанин. - Ведь если вы обратитесь к не столь далекому прошлому, то вероятно вспомните, что я доставил вам немало неприятностей в Америке. Вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что я преследовал вас тогда с самыми враждебными намерениями и был готов к радикальным мерам. Полагаю, вы понимаете, что я вполне мог вас убить?
Лафайет восхищенно кивнул все с той же болезненной улыбкой на губах.
- Ах, разумеется, - благоговейно прошептал он.
- Осмелюсь напомнить вам, что наши народы испокон веков ведут вражду. И ваш отец пал в битве с англичанами, пораженный снарядом из британского орудия.
Маркиз, которому напомнили об основной цели его "крестового похода" в Америку, задумчиво изрек:
- Я давно отказался от мести. За годы, проведенные на войне, я осознал очень многое и избавился от ребяческого вздора, одержимый которым давал клятву служить вендетте до конца дней. Знакомство с вами тоже повлияло на меня определенным образом. Я понял, что хочу, чтобы вы были рядом. Не уезжайте, я вас прошу.
- Вы нездоровы, Жильбер, - с плохо скрываемой досадой заметил британец. - Навязчивые идеи нередко являются следствием лихорадки.
Француз небрежно пожал плечами.
- Может быть, - мягко усмехнулся он. - Но, ни одна лихорадка не приносила с собой такой восхитительной легкости в голове и приятного покалывания в груди. Вы знаете, я склонен думать, что не желаю выздоравливать.
Не говоря больше ни слова, Тарлтон медленно поднялся. На прощание он пожал руку Лафайету, и тот с явным нежеланием разнял свои пальцы и отпустил кисть, которой завладел во время разговора, ту самую кисть Тарлтона, что была покалечена в бою и лишена двух пальцев.
Когда британец уже был у двери в покои маркиза, нарочито громкий голос с легким придыханием заставил его остановиться.
- Вы можете не разделять моих чувств, но, ради Бога, не думайте меня жалеть, - говорил Лафайет. - Это также грешно, как и смеяться надо мной. Никто на этом свете не смеет меня судить.
Последние слова застыли в полумраке гулких комнат, и Лафайету казалось, что они продолжают звучать, вибрировать натянутой струной в напряженном воздухе даже после ухода позднего гостя.
Лафайет остался сидеть на кровати, неподвижно застывший с безумно бьющимся сердцем. А Тарлтон вышел в снежную ночь, думая о том до чего же экзальтированны французы и как губительно подчинено само их существо безумным порывам страстей.

* Уильям Шекспир «Макбет»

@темы: исторический слэш, Французская лихорадка, Лафайет/Тарлтон, Цикл Royal spy

---

Военное)

В преддверии праздника Защитника Отечества - самые воинственные мои стихи)

Отчизны сын, страны солдат, так было сто веков назад,
За друга друг, за брата брат, мир этим свят.

("Флаг моего государства" Д. Майданов)

Шпинель

Звенела сталь, рвалась шрапнель,
Но алый оберег, шпинель,
Сиял в серебряной оправе.
И даже ангелы не в праве
Тебя судить и направлять.
Рубить врагов, колоть, стрелять
Ты мог, в свою удачу веря.
И тенью царственного зверя
Был сам, неся имперский герб,
Туда, где пир справляет смерть.
Твоей отвагой потрясённый,
Благословлял эмир спасённый
Своих неправедных богов
И доблестных британских львов.
И, выводя за трелью трель,
Он преподнес тебе шпинель.
Старинный чудный самоцвет
Хранил таинственный секрет.
В сраженьях приносил успех,
От ран хранил сей оберег.
Но не дает богам покоя
Фортуна смертного героя.
И девы огненной шатёр
Рок пред тобою распростёр.
И сталь, и пули, и шрапнель -
Но мёд соблазна и постель...
Коварство женское древней
И войн, и колдовских камней.
Померк твой алый амулет,
Когда ужалил грудь стилет.
Горячей кровью окроплён,
Своей души лишился он,
И в диадеме золотой
Тоскливо век окончил свой.



Жди меня

Жди меня. Я не вернусь
Прежним никогда.
За бортом вздымает вал
Темная вода.
Лучше бы отверз свой зев
Грозный океан,
И настиг мой галеон
Страшный ураган.
Жди меня. Я не вернусь.
Караю с небес
Порази меня, Господь,
Изведи же, бес!
И остался бы лежать
В поле на снегу,
Но знамена я не мог
Уступить врагу.
Прежним мне уже не стать,
Сколько не молись.
Пламя и свинец навек
В кровь мою влились.
Исказила душу мне
Лютая война,
И на сердце валуном
Вечная вина.
Жди меня. Я не вернусь,
Не тревожь святых.
Если тенью кану в ночь -
Ты восславишь их.
Жди меня, но не проси
Ласки и тепла.
Позабудь о той любви,
Что у нас была.
Жди меня, и не забудь
Отравить вино,
Наточи да поострей
Ты веретено.
Жди меня и будь верна
Слову своему.
Принеси последний дар
Сердцу моему.



Versus

Как некстати, мой враг,
Тают бледные свечи...
Я, конечно, искал с тобой встречи,
Ты теперь от меня в двух шагах.

Как некстати заря
Занялась над равниной.
Мрак свой полог небрежно откинул.
Мчим в туманную даль января.

Я стремился к тебе
Черной мстительной тенью,
Приближал роковое сраженье,
Принося себя в жертву судьбе.

Я тебя повторял,
Стиль и тактику боя...
И таинственным трелям прибоя
Свой восторг и кураж доверял.

Горн к атаке трубит,
Гордо плещется флаг.
Вот и сходимся, славный мой враг,
Нас с тобой только смерть примирит.

Рвет поводья скакун,
Обезумев от крови.
Знаю я, что не меньше виновен,
Будь он проклят, гусарский галун.

Ты не дрогнешь, мой враг.
Вновь сшибаются сабли.
Сжал мне сердце неведомый страх,
Пыл и ненависть разом ослабли.

Знаю - дух наш един,
Чужд законов и правил.
Как некстати клинок мой оставил
Тебе тяжкую рану в груди...



Йорктаун

Изрыта земля на склонах.
Бьют пушки врага всё слышней.
С востока ползет неуклонно
Эскадры французской змей.

А неба темнеющий полог,
Как бархат лиловый кулис,
Впитавший свинец и порох,
Над гаванью грузно навис.

Осенний пронзительный ветер,
Терзая ошметки знамён,
Подхлестывал гибкою плетью
И гнал на обрывистый склон.

И в мареве душном и зыбком,
В агонии, в чаде войны
Ждала нас безумная сшибка,
Ждал крах и томленье вины.

Ты боли своей не выдал,
Упрямо тряхнул головой.
Кровавый языческий идол,
Избранник звезды роковой.



Heu conscienta animi gravis est servitus

Тебе меня не исцелить,
Не расточай свое искусство.
В моей груди, как в склепе, пусто,
И крови больше не пролить.

Я не отравлен пораженьем,
Не искалечен терном лжи.
Другому жалость предложи,
Бальзам молитв и утешенья.

Побереги бинты и мази,
И снисходительную лесть
Для тех, кто не утратил честь,
Поднявшись из кровавой грязи.



В январе

Под копытами снег, под копытами смерть,
За спиною гремящие реки.
Если должен я пасть, в этом поле истлеть,
Только вьюга опустит мне веки.

Над холмами туман, над холмами рассвет,
И зари огневые знамёна.
За собой оставляем кровавый мы след,
Словно клык бороны заостренный.

На глазах пелена, на глазах едкий мрак.
И редеют ряды неуклонно.
И последним броском исступленных атак
Мы проходим рубеж запрещённый.

И какая-то часть моей грешной души
Растворилась в раскатах сраженья.
Навсегда в этой снежной и вьюжной глуши,
Как случайное в стали вкрапленье.



Cowpens battlefield

Не сожжет и не бросит в кювет,
Не развеет остывшей золою
Громогласный орудий ответ,
Залп врага по неровному строю.
Испещренный воронками снег.
И с холма в безмятежное небо -
Пушек дикий отрывистый смех,
Чёрной мессы кровавая треба.
И сойдут раньше срока снега,
В январе властно смытые кровью.
Той реке, чьи черны берега,
Не пролиться сверкающей новью.



Мы ещё не привыкли к потерям

Мы ещё не привыкли к потерям.
Нам так гордо играла труба,
Что, в победу торжественно веря,
Мы ровнялись под сенью герба.

Не приемля тревожных знамений,
Отвергая минутную блажь
Звёзд и их постоянных затмений,
Норн, давно отупевших от пряж,

Мы смотрели упрямо и смело,
Как над пустошью взвилась заря.
И на битву за правое дело
Устремились, штыки навостря.

И не дрогнуло славное знамя.
И не замер воинственный клич.
Гром небесный и адово пламя.
Занесенный планидою бич...

И какими слезами Сибиллы
Прорицаний измученный глас
Уронил, остужающий жилы,
Сокрушающий волю, приказ...



Форлорн Хоупс

Как псы войны, рвались они с цепей.
Дрожал, пропитанный безумьем, воздух.
Пред ликом самой лютой из смертей
Они - с рассветом меркнущие звёзды.

Надежда лишь на порох и на сталь.
Прорваться, удержаться на вершине
И получить заветную медаль
Не доведется даже половине.

Отряды "Форлорн Хоупс", храбрецы,
Безумцы, без пяти минут герои,
Презревшие погибель наглецы,
Уходят в темноту неровным строем.



Размыты дороги

Размыты дороги, ненастна зима,
Вновь бешеный ливень, сводящий с ума.
И паводки рек среди прочих угроз,
И на переправе застрявший обоз.
Коварный порок отсыревших подпруг,
Могильный озноб и проклятый недуг.
И Бог весть какая по счету напасть -
Разыграна снова бубновая масть.
При свете последней оплывшей свечи
Мы комкаем карты и хмуро молчим.
И сердца не греет подслащенный ром.
Мы близость врага ощущаем нутром.
И знаем, что будет неравной борьба.
Какую же коду исполнит судьба?..



Огненные сердца

Снова остудит вены
Неодолимый страх.
Дрогнут однажды стены.
К праху вернется прах.

Мрак обретет знаменье.
Пламя взметнется ввысь.
Гибель не есть смиренье -
Помни, не отступись.

Искрами проникают
В стылую марь свинца,
В стужу не угасают
Огненные сердца...

@темы: стихи (авторское), военная лирика