Пес и Лис. Рассказ.

[Irbis-light]

Такая вот несколько стебная и во многом аушная история вышла из намерения написать банальное PWP

Название: Пес Лис
Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические события
Пэйринг: Френсис Марион/ Банастр Тарлтон
Рейтинг: PG
Описание:> Его называли «harrier», гончий пес генерала Корнуоллиса, своему же противнику он дал прозвище «swamp fox», болотный лис. Он – полковник Банастр Тарлтон, преследующий по лесам Каролины неуловимого мятежника Френсиса Мариона. Альтернативная история их отношений.
Примечание: АУ, присутствуют исторические неточности.

На просторах милой Каролины
Солнцем умываются луга,
И глядят деревья-исполины
В воды Санти, заняв берега.
В реку лес осенний осыпает
Золото с ослабленных плечей.
Пылкий этот край не привыкает
К тяжкому спокойствию ночей.
Горечь разливается по ветру
Дымом истомленного костра.
Замечаю новую примету,
Ощущаю незнакомый страх...
Я бросаюсь через реку бродом,
По привычке путаю следы,
Разбиваю купол небосвода
В отраженье трепетном воды.
И у края Черного болота,
Когда лесом стелется туман,
Настороженно я жду кого-то,
Проклиная злой самообман.
Мои ночи больше не тревожит
Звон копыт за тихою рекой.
Только сердце выдержать не может
Этот странный тягостный покой.
Тень моя внезапно отступила,
Отнимая душу у меня.
И теперь я скучен, как могила, -
Нет ни искры прежнего огня.
Где же вы, мой дерзостный гонитель?
Отзовись же, преданный мой враг!
Мой судья, палач, мой искуситель...
Я приду, ты дай мне только знак.

Путешествовать в повозке с трупами было не самым приятным способом передвижения, но, в конце концов, Марион остался жив и получил бесценную возможность как следует разглядеть своего неумолимого преследователя. Полковник Банастр Тарлтон, которого Лорд Корнуоллис, отрядил на его поиски и захват сейчас был так близко, что Марион мог без труда рассмотреть и запечатлеть в памяти малейшую родинку на его гладковыбритом лице. Он неторопливо ехал рядом с повозкой, время от времени бросая внимательные, настороженные взгляды в ее сторону, как будто трупы, по его мнению, нуждались в бдительном конвое. Такая подозрительность определенно нервировала Мариона, усердно изображавшего мертвеца, ведь ему и без того стоило немалых усилий попасть в катафалк и не вызвать подозрения англичан. Но сей факт вызвал и вполовину меньше негодования, чем наружность британского офицера, чья слава удачливого полководца и жестокого гонителя повстанцев гремела по всему Югу. Это был молодчик едва ли старше 24-25 лет, чье холеное лицо прямо таки излучало дерзкую самоуверенность. С самых первых мгновений это лицо приковывало к себе взгляд и полностью завладевало вниманием, оно было пленительным и раздражающим одновременно, как все, что как-либо выходит за рамки привычных стандартов. Вот уже четверть часа Марион не мог оторваться от созерцания своего молодого, гибкого, словно плеть, противника, и с каждой новой минутой ощущал, как нарастает в нем глухая звериная злоба. Мариона раздражал его безукоризненно подогнанный мундир, белоснежный шелковый галстук, безупречная осанка и положение в седле, горделивый взгляд серых глаз, густые каштановые волосы, возмутительно правильные черты лица, даже ироничный изгиб его губ. В жерле войны, пышущем смрадом и ужасом это существо, выточенное из гладкой слоновой кости, сотканное из тонкого аристократического шелка, выглядело вызывающе гротескно. И Мариону казалось, что в нем одном, заключается все то, что он так люто ненавидел в чванливых и въедливых англичанах, которые творили свои грязные дела, умудряясь оставаться при этом тошнотворно опрятными и чопорными.
Должно быть, он позволил себе чересчур широко открыть глаза или из его груди помимо воли вырвался слишком громкий вздох, потому что Тарлтон внезапно насторожился, словно легавая, что взяла след. Холодные серые глаза подозрительно сузились, он подался вперед, свешиваясь из седла, и склонился над грудой мертвых тел, покачивающихся в катафалке. В этот момент повозка подпрыгнула на ухабе, и мертвецы беспокойно заворочались ей в такт. Один из них подскочил и затрясся особенно энергично и к великой радости Мариона изверг из своей глубокой полостной раны небольшую струйку крови прямо в лицо дотошного британского офицера. Тарлтон неприязненно поморщился и, выпрямившись в седле, извлек из кармана белоснежный батистовый платок, чтобы отереть свое красивое лицо.
- Сэр, мы разоружили их, забрали все хоть сколько-нибудь ценное, - сообщил солдат сопровождающий повозку. Он, очевидно, по-своему расценил острый интерес полковника к убитым мятежникам.
- Вам еще достает нахальства объявлять о том, что вы грабите этих оборванцев, - Тарлтон вздохнул и досадливо поджал губы.
- Зачем же оставлять поживу болотным демонам, которые вылезают из своей вонючей жижи и устраивают нам засады. Эти твари даже недостойный погребения, сэр, только медленного гниения в этом смрадной преисподней, в которой они скрывались. Они выставляют на дорогах изуродованные трупы наших офицеров. Мы находили тела солдат со следами ужасных пыток: выколотые глаза, содранная кожа, ожоги по всему телу. Для этих ублюдков нет ничего святого, а их предводитель - Марион просто безумный потрошитель, сущий бес!
Тарлтон ничего не ответил на пылкую речь воина, но его губы искривила недобрая усмешка, а глаза блеснули смертоносной сталью.
Повозка достигла места назначения, и солдаты принялись сбрасывать трупы врагов в густые заросли тростника у заболоченного края реки. Благополучно скатившись по пологому склону в спасительные заросли, Марион прилег на край замшелого бревна и из своего укрытия наблюдал за роялистами. Четверо солдат спешились и, выгружая убитых из катафалка, бесцеремонно сбрасывали их со склона, еще двое стояли с мушкетами на страже. А Банастр Тарлтон, тем временем, пустил свою лошадь рысью вдоль берега, разъезжая по его, Мариона, владениям с надменным видом. Сцепив зубы, мятежник мрачно созерцал точеный волевой профиль своего противника возвышающегося над водой верхом на изящной рыжей лошади. Потирая затекшую шею, генерал Френсис Марион, торжественно пообещал самому себе сделать все возможное, дабы создать такое количество проблем этому высокомерному наглецу, что он проглотит свою самодовольную улыбку, забудет изысканные манеры и, загнав не одну лошадь, сотрет себе задницу в кровь.
Надо сказать, что генерал ополчения твердо придерживался своего обета, потому что, уже через неделю после вышеупомянутых событий, Тарлтон ворвался в свою палатку и в бешенстве швырнул на стол перчатки и хлыст.
- Проклятье, я потерял троих вышколенных, прекрасно обученных драгунов. Сегодня утонула в этом чертовом болоте моя лошадь Арабелла. А этот старый лис Марион до сих пор на свободе и продолжает совершать набеги у меня под носом. И вместо того чтобы затаиться, он, напротив, проявляет небывалую активность, с особым рвением поджигает мосты и паромы, нападает на обозы и атакует патрули. Он словно издевается надо мной!
Тарлтон резко обернулся к своему адъютанту Бордону, застывшему в позе терпеливого ожидания, глаза полковника пламенели неукротимой яростью. Такие бурные излияния гнева для Тарлтона были вовсе не характерны, поэтому Бордон решил, что его командир воистину доведен до крайности. От обычной невозмутимости, с которой он встречал неприятности: упрямо заломленная бровь, плотно сжатый рот и ледяной блеск в глазах, не осталось и следа.
- Лорд Корнуоллис идет на неразумные жертвы, сэр, - осторожно заметил Бордон, - какая польза от кавалерии в этом болоте? Если мы утопим всех своих лошадей и подхватим лихорадку, кто выиграет от этого? Он лишится своей ударной силы, если эскадрон бесславно поляжет здесь.
- Лорд Корнуоллис знает, что делает, - строго возразил Тарлтон - оставлять в тылу столь опасного противника - неосмотрительно. Не говорите ерунды, Бордон, потери на войне неизбежны, главное чтобы они были оправданы. Избавившись от этого неуемного Мариона, мы уничтожим враждебный элемент, подрывающий наши порядки, сломаем хребет ополчению. Мы не привыкли к условиям, в которых приходится вести борьбу здесь, в этих дебрях и топях, это верно. Но мы элита войска его величества, отлично подготовленная, организованная разумная сила. А значит, мы адаптируемся, выстоим и добьемся успеха. Никто другой не справится с этой облавой лучше, чем королевские драгуны.
- Разумеется, сэр, - учтиво кивнул Бордон с легкой улыбкой. Стоило ему немного подыграть Тарлтону, как в том тут же просыпался дух противоречия и уравновешивал импульсивность со здравым смыслом.
- По крайней мере, сегодня я уже настигал Мариона и видел его гнусную физиономию ярдах в десяти от себя. Если бы моя лошадь не оступилась - он бы был уже в колодках.
Бордон пожал плечами, но вербально выражать свое сомнение касательно того, что человека подобного Френсису Мариону, в принципе, возможно взять живьем, все же не стал.
Когда Тарлтон перестал негодующе фыркать, как молодой норовистый жеребец, и сделался холодным и рассудительным, он распорядился о том, чтобы адъютант достал для него приличную лошадь. И лишь тот удалился, полковник позволил себе в изнеможении опуститься на топчан, даже не избавившись предварительно от заляпанной грязью одежды. Сутки почти непрерывной погони по топким илистым берегам рек, глухим лесам и гиблым болотам заставили его послать к чертям свою чопорность и педантизм.

В косых лучах солнечного света, пробивающихся сквозь тучи, на зеленом прибрежном лугу, привязанная к раскидистой иве, стояла лошадь невероятной красоты и грации. Тонкая и гибкая, с длинной мускулистой шеей и изящными копытами, она была черна как грех, а ее пышная серебристая грива свободно вилась по ветру. И в каждом движении этого сильного молодого животного сквозила первобытная дикость и пылкая непокорность.
- Где вы нашли эту великолепную лошадь? – Глаза полковника Тарлтона горели юношеским задором, когда он оторвался от созерцания скульптурной красоты вороной кобылы и обернулся к своему адъютанту.
-У индейцев чероки. Она почти не объезжена, зато должна обладать хорошим чутьем и проходить все эти топи, чащи и глинистые берега лучше любой другой лошади.
- Вы прекрасно поработали, Бордон, я воздам вам по заслугам. - С этими словами Тарлтон решительно направился к лошади.
- Осторожнее, сэр, она непредсказуема.
- Как и я.
Еще до того как Тарлтон приблизился к ней, лошадь насторожилась, нервно поводя ушами. Когда же их разделяло всего несколько шагов, она принялась всхрапывать и фыркать, угрожающе раздувая ноздри и скребя копытом землю. Командир зеленых драгунов приближался медленно, но уверенно, когда он остановился в шаге от кобылы – та замерла. Некоторое время человек и лошадь стояли неподвижно, пристально изучая друг друга. Но стоило Тарлтону протянуть руку к этой прекрасной дикарке, как она мгновенно взвилась на дыбы. Полковник опустил руку, но с места не сошел, невозмутимо улыбаясь нервному животному. Лошадь отступила, тряся головой, похоже, твердая уверенность человека поколебала ее упрямую решимость и внушила неясный трепет. Тарлтон спокойно сократил дистанцию и, глядя на вороную в упор, произнес медленно и властно:
- Ты подчинишься мне.
После этого он решительно возложил руку на покорно опущенную голову лошади, и она не выказала протеста.

Банастр Тарлтон был в восторге: новая лошадь несла его резво и легко, интуитивно отыскивала броды, избегала зыбких мест, грациозно и ловко перескакивая впадины и стволы поваленных деревьев. Так что вскоре он, сам того не замечая, опередил свой отряд, увлеченно следуя за фигурой всадника мелькавшей меж деревьев. Эта странная неуловимая фигура то вдруг исчезала, будто ее и не было, то неожиданно давала о себе знать всплеском и отдаленным ржанием лошади, смутным силуэтом, скользящим за черными стволами. Тарлтон настойчиво преследовал петляющего по заболоченным лесам мятежника, который так отчаянно старался запутать следы и избавиться от погони. Внезапно он почувствовал, как передние копыта лошади ударили во что-то очень плотное и твердое с глухим, но отчетливым стуком. Опустив голову, он увидел край надгробной плиты, выступающий из мутной зеленоватой воды. Неподалеку потемневший и поросший мхом возвышался над водной гладью чей-то могильный склеп. Настороженное поведение лошади, которая вдруг тревожно заржала, прядая ушами, заставило драгуна резко вскинуть голову и оглядеться.
Не более чем в пяти шагах от него на песчаном холме, в небрежной позе, уперев одну руку в бедро и облокотившись на ствол ружья, застыл жилистый, немолодой темноволосый мужчина. Несколько мгновений они, молча, смотрели друг на друга: британский офицер - изумленно вскинув бровь, американский рейнджер - глумливо ухмыляясь.
- Подумать только, кто пожаловал в мои владения: Кровавый Бен собственной персоной - Прогремел нарочито громкий, насмешливый голос мятежника.
- Ну а вы, без сомнения, сущий ангел, воплощенное смирение и благочестие, Марион. – Вернул колкость Банастр Тарлтон.
Френсис Марион рассмеялся, хлопнув себя по ноге. Затем он отступил назад, отвешивая шутливый поклон и жестом приглашая Тарлтона въехать на широкий покатый холм.
- Предлагаю разрешить все наши взаимные претензии посредством честного поединка. - Сказал Тарлтон, следуя приглашению Мариона и расценивая его как благородное намерение выяснить их отношения дуэлью.
- Ну не знаю как вам, Тарлтон, но мне жаль пятнать свою репутацию тошнотворно помпезным словом честный и сомнительным рыцарским термином поединок. – Лениво отмахнулся Марион. - Не хочу потерять авторитет у своих людей, которых вы, заносчивые индюки, называете скользкими ублюдками и грязными подонками.
- Боюсь, я вынужден настаивать, Марион. – Произнес роялист глубоким вкрадчивым голосом.
- Боюсь, вы не в том положении, чтобы диктовать свои условия. – Развел руками патриот.
Внезапно Марион издал мелодичный свист и позади него из-за деревьев, зарослей кустарника, казалось даже из-под громадных корней и из заросших тростником канав стали появляться повстанцы.
- Что ж я давал вам шанс умереть достойно, но видимо для вас предпочтительнее виселица. – Невозмутимо промолвил Тарлтон. - Строго говоря, мне нужен трофей, но при необходимости я бы смог удовольствоваться и вашей головой.
- Это крайне любезно с вашей стороны, полковник, - ответил Френсис Марион с ироничной улыбкой, - но должен заметить, что ваш эскорт запаздывает, в то время как мои друзья и соратники пунктуальны равно как и свирепы. Так что позволю себе дать вам небольшой совет: чем скромнее вы будете себя вести, тем дольше проживете.
Ни мало не смущенный данным замечанием, Банастр Тарлтон холодно усмехнулся, обводя презрительным взглядом десятерых сторонников Мариона. Грязные и обросшие, они, в свою очередь, смотрели на него, блистательного и самоуверенного, со смесью горькой желчи и мрачного торжества. Многие партизаны были вооружены английскими ружьями, гладкоствольными и с нарезными стволами, драгунскими пистолетами и французскими фузеями. И, взяв оружие наизготовку, они нетерпеливо поглядывали на своего командира, ожидая от него дальнейших указаний. Но Марион, похоже, не спешил принимать решение, потирая свой поросший щетиной подбородок и нарочито плавно потягиваясь.
- Сразитесь со мной, Марион, - отрывисто и жестко бросил полковник Тарлтон, чья лошадь храпела и нервно перебирала копытами.
Но нарастающее раздражение противника только веселило лидера повстанцев. Он вздернул подбородок и произнес с насмешливым чванством:
- Генерал Марион, осмелюсь заметить. И сражаться с вами мне не пристало, я старше вас по званию.
- Болотный лис, генерал разбойников и оборванцев, - презрительно фыркнул англичанин.
Френсис Марион встряхнул длинными черными волосами, его смех был резок и зловещ.
- Осторожнее, Тарлтон, они у меня обидчивые. Кто знает, что они захотят с тобой сотворить... Фантазия у них богатая. – В глубоких темных глазах мятежника плясали лукавые огоньки.
Игнорируя угрозу, полковник впился в самодовольное лицо Мариона ледяным пронзительным взглядом. Затем его ладонь быстро скользнула к рукояти драгунского пистолета, закрепленного в кобуре слева от седла. Несколько партизан тут же прицелились, но Марион стремительно вскинул руку, останавливая их. Как только Тарлтон выхватил пистолет, прозвучал выстрел, и оружие британца взвилось в воздух. Полковник с проклятьем отдернул дрожащую руку, одновременно стараясь сдержать напуганную лошадь, готовую вскочить на дыбы.
Болотный лис торжествующе усмехался, победно вертя в руках свое гладкоствольное ружье. Без сомнения этот мастерский выстрел, который так ловко разоружил зеленого драгуна, принадлежал старому прожженному вояке.
- Когда твой противник так вызывающе молод и так отчаянно красив, то его преследование становится вдвойне увлекательным. – Многозначительно произнес Марион, вприщур глядя на Тарлтона. - Я уже не говорю о том какой заманчивой и сладостной кажется перспектива сбить с него спесь. Тем паче, что ее в нем поболее, чем в любой другой британской крысе.
Кавалерист побледнел и, пожалуй, не только от гнева, на какую-то долю секунды Френсису Мариону показалось, что в его глазах отразилось внутреннее беспокойство. «Кажется, он начинает осознавать, что его судьба полностью в моих руках и что ничего хорошего наша встреча ему не сулит», - злорадно подумал мятежник.
- Что? – Недоверчиво прошипел Тарлтон.
- Ты не ослышался, я преследовал тебя не менее яростно, чем ты меня, и куда более искусно, поскольку это не было так очевидно, и потому что в конечном итоге именно я добился успеха. – В голосе Мариона прозвучала сталь, а его смуглое лицо вдруг сделалось суровым и хищным.
Мрачный, как ангел смерти, англичанин выхватил из ножен свою саблю и его сверкающий дерзкой удалью взор обежал ополченцев окруживших его. Грубые обветренные лица партизан в ответ ощерились звериными оскалами. Люди Болотного лиса со всевозрастающим напряжением следили за каждым движением противника, раздувая ноздри и стискивая оружие побелевшими руками. С каждым ударом сердца они незаметно приближались и сжимали кольцо вокруг всадника, заставляя его вороную нервно бить копытом и тревожно озираться по сторонам.
Френсис Марион сделал несколько быстрых знаков руками своим соратникам. И, повинуясь его невербальному приказу, они забросили винтовки и фузеи на плечи и вооружились штыками, топорами и кинжалами. Впрочем, двое рейнджеров стоявших поодаль своих мушкетов не опустили и продолжали держать британца под прицелом.
Марион решил, что было бы несправедливо лишить Тарлтона возможности оказать сопротивление и, кроме того, он не мог не поддаться искушению, посмотреть чего стоит этот высокомерный хлыщ в бою. Итак, генерал с улыбкой и томительным возбуждением наблюдал за тем как его обозленные ополченцы, словно волки, обступают свою одинокую жертву. И то с каким завидным хладнокровием держался при этом англичанин не могло не вызвать у Мариона восхищения, к тому же этот факт делал представление еще более захватывающим.
Молодой чумазый партизан не выдержал эмоционального накала и с резким выкриком метнул в Тарлтона томагавк. Тяжелый угрожающий гул летящего топора оборвал резкий яростный звон стали. Изогнутый клинок взметнулся с быстротой молнии, отбив вражеское оружие. Брошенный с близкого расстояния томагавк со скрежетом ударил в кавалерийскую саблю, благородная сталь отчаянно завибрировала, но не поддалась. Следующий противник рванулся вперед, замахнувшись штыком и намереваясь в прыжке вонзить его в живот драгуну. Полковник отвел в сторону багинет* мятежника и тут же резким поворотом запястья чиркнул его саблей по горлу. Партизан выронил оружие и, хрипя и булькая, упал на колени, схватившись за окровавленное горло обеими руками. Обезумев от гнева, ополченцы бросились на врага со всех сторон. Двоих, атаковавших сзади, сбила с ног разъяренная лошадь, крепко лягнув их копытами. С воем и проклятьями незадачливые бойцы покатились с холма прямо в грязную воду.
- Ну и дикая у тебя кобылка, Тарлтон. Хотел оставить ее для себя, но видимо придется пристрелить и пустить на колбасу, - крикнул Марион. – Сдавайся, не заставляй меня портить твою смазливую физиономию.
Стремительно вращая саблей, Тарлтон сумел отбросить назад двух своих соперников, еще у одного выбил кинжал. В ответ на оскорбительное предложение генерала ополченцев он лишь презрительно скривился, метнув в него быстрый жалящий взгляд.
Здоровенный ополченец с палашом в руке бросился на Тарлтона, свирепо выпучив налитые кровью глаза. Подавшись вперед, драгун принял сокрушительный удар на гарду, сцепив обе ладони на рукояти. Сдержав удар и сохранив целым свое оружие, полковник припал к холке лошади, чтобы удержаться в седле. А здоровяк пошатнулся и отклонился в сторону, что стоило ему глубокой рваной раны на груди. Тарлтон полоснул врага от плеча к бедру и тут же развернулся в седле, чтобы ответить на выпад следующего противника. Но опоздал на долю секунды - вражеский штык вонзился ему в ногу, пробив плотную кожу высокого кавалерийского сапога. К счастью для британского офицера его атаковал неопытный юнец, который не догадался использовать уникальную возможность с большей пользой и избрать для удара корпус противника, дабы нанести ему урон посущественнее. Но вошедший глубоко в плоть багинет, все же, не был укусом овода и ослепленный болью Тарлтон впечатал кулак с зажатой в ней рукоятью сабли в испуганную физиономию юнца с такой силой, что тот рухнул навзничь и лишился чувств.
Внезапно Френсис Марион издал резкий звенящий свист и те из его людей, которые еще могли сражаться неохотно отступили. Четверо партизан пострадали в стычке с драгуном, причем один из них, с рассеченной грудью, был ранен достаточно тяжело. И еще одного из своих людей генерал Марион потерял убитым. Раздосадованный ущербом, нанесенным его группе захвата неистовым британцем, патриот все же сохранял невозмутимость и обратился к противнику глубоким спокойным голосом:
- Сдавайся, Тарлтон. Даю тебе последний шанс.
Полковник наградил его тяжелым неприязненным взглядом и не снизошел до ответа. Вскинув над головой обагренный кровью изогнутый клинок, он дал понять мятежникам, что не отступит даже перед дружным залпом их мушкетов.
«Проклятый безумец, ты мог бы хотя бы попытаться сбежать или сложить оружие, тогда бы мысль о пытках, которым я тебя подвергну, не была бы мне так невыносима», - мрачно подумал Марион, глядя на Тарлтона гордо восседающего на своей прекрасной вороной.
- Стреляйте в лошадь, - негромко приказал генерал своим солдатам.
Прозвучал треск мушкетных выстрелов, затем пронзительное лошадиное ржание и тяжелый удар могучего тела о землю. Тарлтон, которому не раз доводилось бывать в подобном положении, когда лошадь спотыкалась или была ранена в бою, сумел избежать повреждений связанных с падением животного. Однако он потерял контроль над ситуацией и был выведен из равновесия, чем не замедлили воспользоваться его противники. Мятежники разоружили британца и, лишенные удовольствия всадить ему кинжал под ребра, решили выместить свой гнев беспорядочными ожесточенными ударами кулаков. Однако каково было удивление Мариона, когда молодой раненый британский лев, оставшийся без своего стального когтя, расшвырял набросившихся на него диких шакалов даже в рукопашной. Один из нападающих скрючился, получив ногой в пах, а второй давился проклятьями и держался за живот, куда только что роялист с ужасной силой врезал локтем. Еще один из ополченцев нерешительно переминался с ноги на ногу, опасливо поглядывая на неудержимого драгуна и растерянно поводя перед собой дубинкой.
- За Англию и короля! За Ланкашир и Мерсисайд**! – выдохнул Тарлтон и в его взгляде, устремленном на брошенный мятежниками штык, вспыхнули азарт, радость и надежда.
- И за «мутную лужу» - Ливерпуль***? – хохотнул Марион, раззадоривая себя собственным сарказмом и желчностью. – За работорговцев и портовых шлюх, за раскрашенных актрис, картежников и пьяниц?
Грубые слова заставили офицера Короны отвлечься и, содрогнувшись от негодования, обернуться в сторону наглеца. Этого временного замешательства вполне хватило рейнджерам, чтобы сбить неприятеля с ног. Тарлтон упал на раненую ногу и покатился в воду, туда, где чернела бесформенная туша его еще недавно живой и красивой лошади. Его великолепный шлем с плюмажем и медвежьим мехом слетел и оказался в болоте, прочую же амуницию и одежду запятнала грязь и тина.
- Что такое, сэр, вам не нравятся болота? Грязь, сырость? Это странно, ведь вы должны себя чувствовать здесь как дома, - послышался хриплый, язвительный голос Мариона.
Расталкивая своих мелких и жилистых соратников к британцу пробирался тяжело раненный им здоровяк. Несмотря на кровотечение из рассеченной груди, этот дородный детина сцапал Тарлтона за шиворот и швырнул под ноги своему генералу, словно котенка. Драгун откатился в сторону, увернувшись от занесенного для удара приклада одного из ополченцев, и впечатал кулак в колено другого, который застонал от невыносимой боли и безвольно опустил руку с зажатым в ней кинжалом. Но, едва Тарлтон потянулся за оружием, как снова угодил в руки неугомонного здоровяка. Тот схватил его поперек туловища и без усилий оторвал от земли, безжалостно стискивая в своих медвежьих объятьях.
- Норовистый жеребчик, - снова раздался грубый смешок Мариона. - Давайте-ка его сюда, я его стреножу.
Тарлтон с немалым облегчением ощутил, что стальные тиски ослабили свою хватку, и его, словно тряпичную куклу, передали в новые руки, менее массивные, но ловкие и цепкие. Вскинув голову, он встретился взглядом с Френсисом Марионом и тот злорадно ему ухмыльнулся. Крепко прижимая руки Тарлтона к туловищу и, стараясь завести их за спину своего пленника, Марион вплотную притиснул его тело к своему.
- Знаешь, что я сделаю после того как тебя пленю? – Гнусно прошипел мятежник. - Раздену и для начала отмою от пота, крови и пыли, а потом поимею на белых простынях. Тебе это даже может понравиться, Тарлтон. Я основательно тобой займусь, так что ты успеешь познать всю глубину этих волнующих ощущений, и все нюансы данного необратимого процесса. И уж если ты приверженец полигамии****, то нас в этом лесу двадцать с лишним человек, тебе хватит?
Отчаянно извиваясь, англичанин к своему стыду почувствовал, что ему уже не достает силы освободиться из объятий проклятого мятежника и в порыве безумной злости вцепился зубами в ухо Мариона. Тяжелый металлический вкус крови, жуткий рев и проклятия генерала стали последствиями этого неджентльменского поступка. Однако враг не только не разжал объятий, но и не замедлил ответить на дерзкую выходку британца внезапным и сокрушительным ударом головой. Тарлтону показалось, что на него обрушился молот, в глазах потемнело, от боли перехватило дыхание, и он безвольно обмяк в руках ненавистного противника. Генерал Марион не замедлил воспользоваться плодами своих усилий, он бросил своего пленника на землю и ловко скрутил ему руки за спиной.
Лежа лицом на земле, сквозь шум крови в ушах, Тарлтон слышал, как Френсис Марион отдает распоряжение своим людям привести лошадей и как сыплют проклятьями партизаны, устраивая в седла тех, кто был ранен. Затем его перебросили через круп одной из лошадей и крепко привязали к седлу, в которое вскоре вскочил сам Френсис Марион.
На какое-то, явно не продолжительное, время Тарлтон провалился в беспамятство, вызванное, вероятно, потерей крови, сильным ударом Мариона и эмоциональным потрясением. Между тем, повстанцы следовали через заброшенное, отвоеванное болотом, кладбище к старой покинутой усадьбе, коих в тех местах было значительное множество. Все еще величественный двухэтажный особняк с пристройками служил временным пристанищем Болотному лису и его соратникам. Кто бы не основал здесь свое родовое гнездо: патриоты ли, лоялисты; война или эпидемия распорядились по-своему, оставив дом и угодья во власти дикой природы поглощающей их пядь за пядью, кирпич за кирпичом.
Пленник очнулся в затхлом полумраке какой-то комнаты, первое, что он ощутил наряду с безумной головной болью и покалыванием в затекших конечностях, это то, что он полностью раздет, и находится в неестественной позе – на коленях с заведенными за спину руками. Когда он сумел слегка приподняться и оторвать голову от пыльной овечьей шкуры, на которую был кем-то заботливо уложен, то обнаружил, что содержится в спальне. Под ним простиралась кровать, от полога которой шел запах сырости, справа оказалось широкое окно, забранное дорогими и некогда красивыми занавесками, слева возвышался комод и книжный шкаф, рассохшиеся и ветхие. Тарлтон собирался было вывернуть шею насколько это позволяла его неудобная поза, чтобы осмотреться получше и, в первую очередь, установить место расположения двери в этом мрачном, запущенном помещении. Как вдруг кто-то, скрывавшийся до поры в дальнем конце комнаты, заметил проявленную им физическую активность и направился в его сторону. Размеренные шаги триумфатора, скрип половиц и вот в поле зрения появляется фигура Френсиса Мариона. Намеренно не поднимая глаз, чтобы не видеть гримасу невыносимого самодовольства на ненавистном лице мятежника, офицер предпочел сконцентрировать все внимание на его массивных, с широкими раструбами, сапогах.
- Добро пожаловать в Марион-Хилл, полковник. Это одна из моих фешенебельных вилл, надежно скрытых от навязчивого любопытства красных мундиров, которые так и норовят нанести визит без приглашения. Я подумал, раз уж вы так рвались разоблачить мое пристанище, то я просто не могу отказать вам в удовольствии посетить его. Вы в каком-то смысле достигли своей цели – вы в укромном обиталище, в потайной норе Болотного лиса. Надеюсь, довольны?
Марион замолчал, в ожидании ответной реплики от своего противника. Но тот не удостоил его и словом.
- Мне даже обидно, черт возьми! Досадно это ваше молчание, Тарлтон. Я думал, человеку, который с таким остервенением преследовал меня, определенно есть, что мне сказать. Сообщить о том, чем я грешен перед Короной. Уличить в моих зверствах. Оскорбить своим глубочайшим презрением. Заверить в неизбежном крахе дела патриотов в этой войне. Бравада, обличительный сарказм, героический пафос - все, что вы, британцы, так любите. Что: нет? Нет?! Не могу поверить… Неужели вы гонялись за мной просто по приказу, как охотничий пес Корнуоллиса? – Марион выдержал короткую паузу и продолжил. – С одной стороны вы разбили мне сердце, ведь я свято верил, что в вашем настойчивом преследовании присутствуют личные, интимные, я бы сказал, мотивы. Но, с другой стороны, ваше молчание вселяет в меня надежду, что роялисты, это не более чем стадо ослов, безвольно и бездумно исполняющих приказы, произносящих клятвы и впадающих в экстаз при упоминании о короле. За этой пылкой преданностью на самом деле ничего нет, кроме закоренелого снобизма и привычки полагаться на истину авторитета. И в таком случае корабль ваших догм и убеждений имеет такое количество брешей, что уже идет ко дну, медленно, но уверенно.
Тарлтон поднял на него глаза полные холодной злости и негромко произнес:
- Список ваших преступлений вам отлично известен и не нуждается в оглашении. А держать ответ перед таким человеком, как вы, Марион, относительно правоты идей и убеждений, которые я отстаиваю в этой войне, я считаю ниже своего достоинства.
- Выходит, в ваших глазах я не заслуживаю ни малейшего уважения, ни как оппонент в политических вопросах, ни как старший офицер неприятельской армии? – Голос Мариона вдруг сделался глухим и угрожающим. – Это откровение некоторым образом развязывает мне руки. Раз уж наше неуважение взаимно, то не будет большим грехом отступить от норм приличия, уставов и законов, предписывающих достойное обращение с пленными офицерами. И вы очень скоро получите возможность убедиться, что и я не намерен церемониться с чванливыми, высокомерными мерзавцами, попавшими ко мне в руки.
Тарлтон неприязненно поморщился, взирая на врага снизу вверх, и язвительно молвил:
- Вы можете продолжать этот моноспектакль сколько вам угодно, дабы окончательно уверить себя в благородстве и правоте своих стремлений, я же на этот счет не питаю ни малейших иллюзий. И я был бы сущим глупцом, если бы посмел надеяться на то, что ваши действия в отношении меня будут ограничены какими-либо нормами морали или права.
Марион криво усмехнулся и проговорил теперь уже более развязным тоном:
- Что ж, в таком случае, ты должен был быть готов ко всему. Посмотрим, мог ли твой незрелый, обремененный ложной моралью и ограниченный нравственным воспитанием, разум подсказать, что именно я сотворю с тобой.
Тарлтон угрюмо сжал челюсти и отвел взгляд, не проронив ни слова. Марион присел около него на корточки и, бесцеремонно заглядывая ему в лицо, продолжил вкрадчивым голосом:
- Я не собираюсь тебя допрашивать, но все-таки не могу отказать себе в удовольствии утолить любопытство. Если бы предательство и открытие мне военных тайн позволило тебе избежать бесчестья, которому я тебя подвергну, ты бы сделал выбор в пользу сохранения своей мужской или офицерской чести? И разве в сущности это не одно и то же?.. Я хочу сказать, задыхаясь от стыда и боли, будешь ли ты упиваться гордой мыслью о своей преданности Короне, и найдешь ли после в ней утешение для себя? Молчишь? Ну, можешь считать, что я дал тебе пищу для ума, покуда я подготовлюсь.
Марион поднялся, насвистывая, и резким демонстративным движением сбросил с себя куртку. Затем Тарлтон услышал, как звякнула пряжка его пояса.
- Боишься? – Грубо осведомился мятежник, расстегивая бриджи и подходя к пленнику вплотную, чтобы продемонстрировать ему инструмент его пытки в полной боевой готовности. – Готов меня умолять?
Со зловещей ухмылкой Марион вновь наклонился к самому лицу англичанина.
- Если унизишься как следует, тогда я, возможно, сжалюсь над тобой и сделаю это медленно, - хрипло пробормотал он и, к своему ужасу и омерзению, Тарлтон услышал, как его голос вибрирует похотью, и почувствовал, что дыхание врага, касающееся его кожи, стало тяжелым и прерывистым.
Быстрый же взгляд, который офицер мимо воли бросил на предмет мужской гордости мятежника, пугающий своим сабельным изгибом, и вовсе деморализовал его.
"Не о боли я сейчас должен думать. Боль ничто по сравнению с унижением, с потерей чести. О, Боже правый, лучше смерть!" Но в этот момент наивысшего нервного накала и душевных терзаний на Тарлтона вдруг снизошло озарение, как это нередко случалось с ним в сложных и, казалось бы, безнадежных ситуациях. Он горделиво вскинул, обреченно поникшую, было голову, и расхохотался громко и вызывающе. Этот приступ издевательского смеха заставил Мариона вздрогнуть от неожиданности.
- Если ты считаешь, что здесь есть чего бояться, то ты себе безбожно льстишь, - выпалил полковник.
Застывший в недоумении противник медленно улыбнулся.
- Хо-хо, неожиданно. Твое чувство юмора мне определенно нравится. Оно добавит остроты и пикантности нашим отношениям. Но, кроме шуток, Тарлтон, взгляни внимательно на это орудие сокрушительной мощи и представь, что сейчас оно вонзится в твою плоть, причиняя невыносимые муки и безвозвратно лишая тебя чести. Разве такая перспектива не заставляет тебя трепетать?
- Орудием ты называешь эту зубочистку, полагаю, - отозвался англичанин самым, что ни на есть, безразличным голосом.
- Полегче, жеребчик, не думаю, что ты видел больше, - недоверчиво фыркнул Марион, отходя от кровати.
Послышался скрип дверцы шкафа, звук открываемой бутылки и торопливые глотки, которые перемежались удовлетворенными вздохами. Генерал прикладывался к бутылке с ромом, по меньшей мере, раз пять. Затем с громким стуком отставил сосуд, зажег масляную лампу и возобновил свое вальяжное разоблачение.
- Ну что же ты, Френсис? – Отважился крикнуть ему Тарлтон. - У меня уже затекли плечи и скоро онемеет все тело, но я даже не рассчитываю, что ты наберешься храбрости...
- Я тебя сейчас до смерти заезжу, мой нетерпеливый иноходец, - сквозь зубы процедил Марион, снова приближаясь к своему пленнику.
- Ну, в этом я серьезно сомневаюсь. – Насмешливо протянул Тарлтон. - В твоем возрасте подобные подвиги уже недостижимы.
Полковник услышал, как его враг шумно с присвистом выдохнул, и произнес с плохо скрываемым гневом:
- Я бы воспользовался кляпом, Тарлтон, но не хочу лишать себя удовольствия слышать твои крики и стоны.
Неожиданно молодой драгун почувствовал грубые руки мятежника на своей обнаженной пояснице. Расположившись позади него, уперев колено в кровать, Марион принялся возиться со связанным телом противника, стараясь придать жертве своих домогательств позу, удобную для свершения сладострастного возмездия. Напрягшийся, упрямо сжавшийся в комок, пленник никак и не способствовал успешности его маневров. Его горячее, обросшее жесткими волосами тело прижималось к скрюченному телу Тарлтона в настойчивых, но совершенно бессмысленных порывах, руки нервно хватались то за бедра, то за плечи и шею, дергали, тянули, сжимали... Наконец, генерал оставил свои поползновения, привалился к столбику некогда роскошного ложа, чтобы перевести дух, и услышал язвительный голос британца:
- Я так и знал, что ты не решишься, для этого ведь как-никак необходимо мужество, или, во всяком случае, потенция.
Марион сплюнул и в сердцах впечатал ладонь в полушарие белой ягодицы Тарлтона. Англичанин охнул от неожиданно сильного шлепка.
- Как же легко подорвать вашу уверенность в себе, генерал Марион, - гневно прошипел он. - Я подозревал, что слухи о вашем железном самообладании, несгибаемой воле и силе духа значительно преувеличены. Кстати склонность к преувеличению вам свойственна во всем...
Вместо того чтобы разразиться бранью или наградить наглеца хорошим тумаком мятежник хрипло рассмеялся.
- Ну и ну, нахальный мальчишка умудряется дерзить и изводить меня, стоя передо мной в непотребной позе, тут есть чему удивиться. - Проговорил он. – Я, в свою очередь, должен сказать, что слухи о твоей исключительности, напротив, оказались абсолютно достоверными.
- Я польщен, что мысль о моей исключительности навеяло вам созерцание моих обнаженных ягодиц, - отозвался Тарлтон.
- У каждого своя лучшая сторона, - хмыкнул Марион, пристально разглядывая часть тела, внезапно ставшую предметом их разговора.
- А что же твоя сильная сторона, которой ты так гордишься? Часто дает сбои? - Невинно осведомился драгун. - Ты еще не ступил на поле сражения, а уже ощущаешь усталость, это плохой знак.
На этот раз Марион не выдержал.
- Довольно! – Громыхнул он, вскакивая с кровати. - Хватит заговаривать мне зубы, Тарлтон, не надейся, что я потеряю интерес к тебе. Приступим.
-Ну-ну, неужели? - скучающим тоном поинтересовался Тарлтон. - Давно пора.
Однако, несмотря на эту браваду, это деланное равнодушие, он был близок к панике, потому что Марион занял твердую позицию перед кроватью и решительно дернул его к себе, располагая цель для активного наступления. Ни на что особенно не рассчитывая, в порыве отчаяния, Тарлтон собрал все силы и совершил рывок изгибаясь всем телом, насколько позволяли его путы. Кровать покачнулась, что-то обрушилось и с глухим звуком ударилось во что-то другое - мягкое и чувствительное. Марион взвыл от боли, а то, что нанесло ущерб его колену, и что оказалось его же ружьем, прислоненным к кровати, с гулким стуком покатилось по полу.
- Ах ты!.. Черт!
- Ох, простите мою неловкость. – Звонко воскликнул Тарлтон, подавив издевательский смешок. - Надо же какая неприятность, господин генерал... Надеюсь, ваше орудие не слишком пострадало и сможет вынести нашу маленькую баталию.
В бешенстве Марион вцепился в буйную гриву волос Тарлтона, и занес было руку для удара. Но прочитав на обращенном к нему лице англичанина дьявольскую невозмутимость с некоторым оттенком мрачного торжества, Френсис Марион остановился. Юнец умудрялся побеждать его даже будучи униженным и связанным, эта странная мысль отчего-то позабавила генерала. Марион медленно опустил руку и грубовато похлопал пленника по щеке.
- Ну что ж, ты все-таки в моем полном распоряжении, так что, несмотря на дерзкий апломб, никуда тебе от меня не деться. - Мягко произнес он с истинно лисьей ухмылкой. Затем он выпрямился, поднял с пола ружье и направился к незаслуженно покинутой бутылке рома. Позволив себе несколько приличных глотков для укрепления нервов и душевного подъема, патриот не без удовольствия отметил, что ему есть что отпраздновать. Ведь он ухитрился схватить опасного человека, злокозненного британского офицера, которому приказано было поймать его самого, любой ценой, живым или мертвым. Удовлетворенно улыбаясь, Марион почувствовал, что эти откровения ласкают его самолюбие и приводят в боевую готовность его мужское естество. Генерал сладко вздохнул и направился к своему притихшему пленнику с твердым намерением пуститься в буйное и, в общем, постыдное торжество своей победы. Злорадные мысли о жестоких муках, исступленных мольбах и позорном падении надменного британца приятно щекотали нервы, а осознание его доступности и беспомощности разжигало вожделение. Никогда еще акт соития не носил столь острого захватывающего характера, как когда он был приправлен местью и осенен властным торжеством над достойным соперником.
Лишь только Марион приблизился к кровати, как услышал пронзительные звуки боевых рогов, играющих тревогу, и, мгновения спустя, яростный, нарастающий стук копыт множества лошадей.
- Мой эскорт, господин генерал, - негромко прокомментировал Тарлтон. – Увы, вы так и не смогли сделать мое пребывание в вашем плену, хм…не скучным.
- Ты рано торжествуешь, - прошипел Марион, вскидывая ружье.
- Надеюсь, на это у вас хоть хватит воли, - презрительно бросил драгун.
- Ты безумец. Твоя мать прижила тебя от Сатаны, мальчик, - пробормотал Марион, пораженный поведением молодого британца до глубины души, ибо в нем не было ни бравады, ни скрытого страха, ничего кроме холодного и насмешливого высокомерия. Болотный лис повидал за свою долгую жизнь немало странного, но проникновенный голос Тарлтона заставил его похолодеть и отпрянуть в неприятном предчувствии.
- Стреляй, и встретимся в иной жизни.
От этих слов суеверный трепет пронзил все существо Мариона. От выпитого рома внезапно закружилась голова и поднялся жар, тяжелые мысли и темные чувства мешали сосредоточиться и пристрелить врага, который буквально загипнотизировал его, бывалого безжалостного воина. А времени между тем оставалось отчаянно мало, и нужно было решаться. Нужно было нажать на курок, отправляя пулю в голову противника. Да, так было нужно, но отнюдь не правильно. И опустив свое ружье, Френсис Марион бросился к окну. Створки распахнулись от малейшего толчка и выпустили мятежника на широкую террасу, опоясывающую весь второй этаж дома. Остановившись на миг за витой колонной, он достал небольшой сигнальный рожок и протрубил два раза, командуя отступление. Разрядив свои мушкеты в драгунов, мечущихся по усадьбе с факелами, люди Мариона благополучно скрылись в лесной чаще.
Банастр Тарлтон услышал, как со скрипом распахнулись ставни высокого окна, и в комнату хлынул прохладный вечерний воздух. Шея затекла, а тело онемело, так что обернуться он не мог, но он почувствовал, что в спальне остался один. Полковник внимательно прислушивался к доносившимся с улицы звукам: выстрелам, лошадиному ржанию, крикам раненых, проклятиям и ударам, падающих на землю тел. Услышанное дало ему понять, что обе стороны – нападающая и обороняющаяся, обмениваются выстрелами, значит, партизаны не вступили в ближний бой и готовятся к отступлению. В британце вдруг вспыхнула такая неукротимая ярость, что в голову бешено вклинилась только одна мысль, одно желание – чтобы его капитаны проявили должную настойчивость и настигли всех этих болотных шакалов до единого, перестреляв и выпотрошив наглых ублюдков. Когда же ярость улеглась, поскольку иссякли душевные силы, что ее подпитывали, и осталась только усталость, Тарлтон услышал гулкие шаги и звон драгунских шпор на лестнице. Вскоре дверь в спальню с грохотом ударилась о стенку и бравый кавалерист, едва перешагнув порог, застыл в нерешительности, пораженный странной картиной, открывшейся его взору.
- Скажешь кому-то – пристрелю, - мрачно пообещал Тарлтон оробевшему солдату. – А теперь подбери челюсть и развяжи меня немедленно.
- Есть, сэр, - раздался напряженный голос Бордона.
И, несмотря на нечеловеческую усталость, раненную ногу, тело, затекшее от неестественной позы, уже через четверть часа Тарлтон гордо восседал на лошади и энергично метал молнии, отчитывая своих офицеров за то, что задержались и сорвали погоню, и за то, что, застав партизан в их логове, позволили им уйти в лес.
***
День и ночь давно слились в единый аккорд в оркестре непрекращающегося сутками дождя. Разум, разучившийся осознавать, и привыкший лишь фиксировать происходящее вокруг в короткие минуты просветления, не давал возможности понять и оценить ситуацию. Был лишь калейдоскоп картинок, как в детской книжке, которую стремительно перелистывают. Палатка в свете гаснущей масляной лампы. Река, разлившаяся вокруг, подобравшаяся совсем близко, качающая плот на своих волнах. Дождь и берега, размытые им, и мокрый лес, дышащий тяжело и зловеще. Лица людей, если и появлялись в этом наркотическом сне, то были искажены и напоминали бледные обличья мертвецов. С забвением же приходили кошмары, хуже которых и представить было нельзя. И тогда казалось истинным счастьем то, что разум, пораженный болезнью, был одурманен, иначе безумие было бы неминуемо. Сколько продолжалась эта изощреннейшая из пыток, именуемая малярийной лихорадкой, Тарлтон не знал. Просто в один прекрасный вечер, когда дождь все так же монотонно барабанил по крыше палатки, к нему пришло сознание, чистое и острое, как никогда прежде. Картина окружающего пространства была необычайно ясной, головокружение и невыносимая пульсация крови в висках пропали, равно как и дьявольский жар в теле. Мягкий свет лампы освещал блеклые стены палатки, и расставленные вдоль них привычные предметы скромной обстановки: походный стол с картами, свернутыми в тубусы, пару стульев, сундук, тюки с амуницией и припасами, лошадиную сбрую - в углу.
К тому времени, когда полог был откинут, и в палатку с дымящимся котелком в руке вошел его адъютант – Бордон, Тарлтон стоял у письменного стола, в полном обмундировании.
- Добрый вечер, Бордон, - произнес он, не отрывая взгляда от карты. – Очень любезно с вашей стороны было позаботиться о чае, но, боюсь, я не могу составить вам компанию в данный момент. Видите ли, у меня возник кое-какой замысел по отлову нашего Болотного лиса.
- Добрый вечер, сэр, - пробормотал слегка обескураженный Бордон. – Дело в том, что я принес горячую воду вовсе не для чая. Я собираюсь заварить в ней лекарство, которое вам полагается принять.
- Лекарство? – Тарлтон повернулся к своему адъютанту и внимательно посмотрел на него. - Но почему вы занимаетесь его приготовлением?
- Наш врач имел несчастье заболеть тем же недугом, который сразил вас, сэр. И вышло так, что он скончался два дня назад.
- Ясно. Что за лекарство? – Спросил Тарлтон, приближаясь к прикроватному столику, на котором Бордон заваривал в глиняной чаше что-то похожее на дробленую древесную кору.
- Точная технология его добычи или изготовления мне неизвестна. – Отвечал драгун, накрывая чашу аккуратной крышечкой. - Но я знаю, что оно называется хинин и теперь получил возможность убедиться в том, что оно действенно. Жаль, что доктор Гарднер был уже при смерти, когда мы получили это чудодейственное средство.
Тарлтон изумленно вскинул бровь.
- Любопытно, и кто же оказал нам такую любезность?
Этот обычный вопрос вызвал у Бордона заметную неловкость. Солдат замялся, а затем ответил таким напряженным голосом, словно он имел неосторожность пригласить на чаепитие всех окрестных мятежников.
- Это может показаться невероятным, но очевидно нашим благодетелем оказался Болотный лис. Позавчера, когда мы сплавлялись по реке на плотах, из чащи леса прилетела стрела и вонзилась в одно из бревен. К ней был привязан конверт со снадобьем и рецептом.
По мере повествования, лицо полковника становилось все более суровым, а голос докладывающего адъютанта делался глухим и упавшим.
- Вы поили меня зельем, которое получили от врага, - сердито подытожил Тарлтон, отбивая барабанную дробь по столешнице походного столика. – А почему же сразу не мышьяком? Или я сошел с ума, или за время моего беспамятства мир перевернулся! Что здесь произошло, как вы получили эту труху и отчего решили, что ее прислал Марион?
- Мы получили хинин именно так, как я уже сказал вам, сэр, - холодно ответил Бордон, с трудом выдерживая пристальный взгляд полковника, - в то утро, когда покинули стоянку на западном берегу реки Санти. А что касается отправителя… Все дело в том, что кроме рецепта на этой бумаге содержалось так же послание, адресованное, как я полагаю, вам, сэр.
С этими словами драгун расстегнул мундир и извлек из кармана своего жилета многократно сложенный желтый прямоугольник бумаги, и протянул его своему командиру. Тарлтон поспешно развернул злополучное послание и узрел написанную размашистым, но довольно твердым и аккуратным почерком, инструкцию по приготовлению лекарства из хинина. Внизу же данного письма все тем же почерком было выведено следующее: «Раз уж вашей "лучшей стороне", благодаря сочетанию усилий вашей дерзостной воли и ухищрений изворотливого ума с благоприятным стечением обстоятельств, удалось избежать моего праведного гнева и сопряженного с ним акта возмездия. То она, без сомнения, стоит того, чтобы ее сохранить до лучших времен. На тот же случай, если таковые не настанут, и нам не суждено увидится вновь, покорнейше прошу, будьте с ней заботливы и не утомляйте ее седлом понапрасну. Искренне ваш Ф.М.».
Тарлтон криво улыбнулся, продолжая цепко всматриваться в чернильные строки, затем резко скомкал бумагу и устремил на Бордона испытующий взгляд. Смущенное выражение, которое он застал на лице своего адъютанта, говорило о том, что предмет, которому было посвящено сие послание, как, в общем-то, и история с этим связанная, для него отнюдь не является загадкой.
***
Френсис Марион ощущал горечь во рту и причиной тому был не только едкий и густой дым горящих блиндажей, сколоченных ополченцами на Тайгер-Ривер. Ком в горле и пелена на глазах закаленного солдата были следствием жгучего чувства вины и досады, с которым он вынужден был отступать к реке. Отступать? Нет, скорее уж спасаться бегством, пока у него была такая возможность. Позади него слышался треск пламени, пожирающего укрепления, сооруженные его людьми, мушкетная пальба, выкрики, ржание коней. Бесконечные осенние ливни сделали глинистые берега рыхлыми и зыбкими. Худая измученная лошадь, которая несла Мариона, проваливалась копытами в глубокие лужи, увязала в бурой грязи. Но ему нужно было всего лишь добраться до речных зарослей, в которых партизаны прятали свои каноэ. Густой прибрежный лес и высокий тростник радушно примут и надежно укроют беглеца.
Вот уже до воды оставалось немного, и обрывистый берег круто пошел под уклон. Марион ударил свою кобылу пятками по бокам, понукая ее прибавить шагу в последнем рывке. Но чахлая лошадь не удержалась на скользком склоне и съехала вниз, сломав при этом переднюю ногу. Припав к конской гриве, Марион лихорадочно высвобождался из стремян. Когда раздался глухой треск ломающейся кости и жалобный вопль животного, он прыгнул в сторону и скатился в грязь. Поднявшись на ноги, Марион пробормотал проклятье – его ружье и седельная сумка с патронами и порохом валялись в луже, неподалеку в мучительной агонии дергалась лошадь, силившаяся подняться на ноги.
Инстинктивно почувствовав опасность, Болотный лис вскинул голову и увидел приближающегося всадника на великолепном рысаке-иноходце. Кавалерист в плаще и зеленом мундире королевских драгунов ехал величественно и неторопливо. Ленивая грация его скакуна в сочетании с его собственной безупречной осанкой, ни мало не искаженной от неровной почвы под копытами коня, производили сильное впечатление. Френсис Марион до боли сжал челюсти, наблюдая за тем, как Банастр Тарлтон подхлестывает своего жеребца совершить скачок, и сильное молодое животное взмывает в воздух и, без труда преодолев преграду, приземляется на речной песок. «Ну, вот и все», - подумал Марион, глядя на знакомую вкрадчивую улыбку на лице своего врага. «Гончая настигла таки старого лиса». Спокойное, красивое лицо Тарлтона было обманчиво, а безжалостный блеск его льдисто-серых глаз – губительно прям и не оставлял надежды. Впрочем, Марион не питал иллюзий, зная наверняка, что этот темный ангел, торжествуя, предаст его самой позорной и мучительной смерти.
- Вы разбиты, генерал, - сообщил Тарлтон бархатным голосом. – Ваш пособник – Самтер захвачен в плен.
- Поздравляю, полковник, - устало бросил Марион, с сожалением глядя на свое ружье, утопленное в бурой жиже. – И искренне надеюсь, что вы избавите меня от чести быть вашим пленником, а заодно от бремени жизни, если вас это не затруднит.
Когда Тарлтон втянул воздух и усмехнулся с явным наслаждением, у Мариона не осталось сомнений, что для этого молодого Адониса нет удовольствий превыше жестоких утех войны.
- Признаться, я разочарован, Марион, - вновь заговорил роялист. – Ведь вы зарекомендовали себя хитрым, безжалостным человеком. А поступили как сентиментальный глупец и дважды совершили непростительную ошибку, сохранив мне жизнь. Могу я узнать напоследок, что же вами руководило?
Марион мрачно усмехнулся, исподлобья глядя на Тарлтона, возвышающегося над ним. Англичанин смотрел испытующе, слегка наклонив голову и вскинув изящную бровь.
- Вынужден вас огорчить, - хрипло выговорил мятежник. – Я бы и сам дорого отдал за ответ на этот вопрос.
Полковник Тарлтон пожал плечами и почти небрежным движением достал из кобуры пистолет, наводя его на противника. Его глаза над прицелом были равнодушно холодны. Но прежде чем выстрелить, он сбросил с плеч свой плащ, перехватив его левой рукой.
Марион глухо рассмеялся.
- Я не стою таких почестей, чтобы ради моего никчемного трупа вы жертвовали своим превосходным плащом, - процедил он.
- Офицеры его величества умеют быть благодарными, - снисходительно заметил драгун, и задержал дыхание перед выстрелом.
Клацнул взводимый курок. Марион, твердо решивший смотреть в глаза своей смерти до конца, непроизвольно зажмурился. Прогремел выстрел. Раздался короткий пронзительный крик лошади. И ошеломленный Марион дрожащими руками схватил брошенный ему плащ Тарлтона.
Британский офицер спокойно опустил пистолет, развернул коня и поехал вдоль свинцово-серой реки прочь от Френсиса Мариона. Мятежник инстинктивно обернулся назад, чтобы проследить траекторию полета пули, миновавшей его всего на несколько дюймов, и окинул взглядом свою мертвую лошадь. Когда же он обернулся, поспешно набрасывая на себя плащ своего противника, всадник уже скрылся из виду. Только порывистый ветер в бешенстве трепал речной тростник, как охотничий пес треплет в зубах пойманную им лисицу.

_____________

*багинет или байонет – штык, рукоять которого вставляется в ствол ружья.
**Ланкашир и Мерсисайд – церемониальные графства на западе Великобритании.
***Ливерпуль – родной город Тарлтона. Топонимика выводит название этого города от, основанного в 1190г., поселения Liuerpul, что означало «мутный водоем»
****отсылка к тому, что Тарлтон считался сторонником полигамии и даже носил при себе трактат, посвященный данной форме брачных отношений.


Френсис Марион






Банастр Тарлтон