Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические события
Пэйринг: Джон Андре/ Банастр Тарлтон
Рейтинг: NC-17
Описание: Cобытия происходят в разгар Войны за Независимость американских колоний от их метрополии – Великобритании. Главный герой повествования – Банастр Тарлтон, молодой, деятельный британский офицер, которому суждено стать карающим бичом Юга, «Мясником Каролины», «Кровавым Беном», «охотящимся леопардом». Но так ли все однозначно? Только ли американская земля изнемогала под гнетом беспощадного Тарлтона, содрогалась под ударами копыт его конницы и была распята зверским насилием этого хладнокровного и циничного англичанина? Или, быть может, враждебная земля и чужак-завоеватель взаимно обрекали друг друга на адовы муки. И у кого, в таком случае, было неоспоримое преимущество в этой заведомо неравно борьбе?.. Но, все же, британский лев, познавший вкус поражения, не обернется жалкой побитой дворнягой и, до конца оставаясь верным долгу, не позволит мятежникам пускать «Юнион Джек» на портянки. Часть первая, в которой Тарлтон прибывает в Нью-Йорк с поручением передать секретную информацию главному штабу британцев через майора Андре
Самые трогательные и счастливые часы,
это – часы перед битвой.
(Николай Гумилёв «Записки кавалериста»)
это – часы перед битвой.
(Николай Гумилёв «Записки кавалериста»)
I
Пятого декабря 1779 года Джон Андре покинул свою опочивальню в столь ранний час, что опередил даже прислугу, досыпавшую последние минуты перед рассветом. Совершив пешую прогулку до площади Ланкастр-сквер, Андре обосновался в уютной таверне, где коротал время в ожидании завтрака в кресле у окна. Занятая им позиция позволяла обозревать все обширное пространство площади и часть Южной улицы, ведущей в нью-йоркский порт.
Наслаждаясь превосходным индийским чаем, Джон Андре попросил перо и чернильницу и, достав из нагрудного кармана, небольшую тетрадь, взялся за шестой акт своей пьесы. Словно ведя мысленный диалог со своими героями, Андре едва заметно шевелил губами, неслышно проговаривая какие-то фразы. В зависимости от полученного результата, майор Андре то усмехался, то хмурился и резким росчерком отсекал неудачную реплику персонажа, орудуя пером как саблей. Иногда он обращал свой взор к окну и, задумчиво вертя в пальцах перо, оглядывал запорошенную снегом площадь. Сегодня в Нью-Йорк прибывает английский вооруженный торговый бриг «Астрея», следующий из Саванны. И Джон Андре ожидал его прибытия, ибо на борту этого судна находился британский офицер, уполномоченный доставить ему важные сведения от генерала Корнуоллиса. Отчет перевозился со всей возможной секретностью и осторожностью, и был доверен человеку, в верности которого не приходилось сомневаться. Андре редко ошибался в людях, а тех, с кем состоял в дружеских отношениях, он изучал со всей скрупулезностью, приличествующей разведчику. Майор Джон Андре был не просто английским шпионом, а личным адъютантом и штабным разведчиком самого Генри Клинтона. И он, как доверенное лицо его превосходительства, получив документ, должен был проанализировать его, составить краткое содержание и присовокупить к нему свое заключение. И все же, несмотря на свой немалый опыт шпиона, Джон Андре был несколько удивлен, когда узнал от своего осведомителя кого именно лорд Корнуоллис соблаговолил отрядить для встречи с ним и исполнения столь необычной по сути миссии.
читать дальшеА этим человеком был молодой кавалерийский офицер, возглавлявший Легион Королевских Зеленых Драгунов, полковник Банастр Тарлтон. И в данный конкретный момент времени, когда Андре вновь оторвался от своей пьесы, он въехал на площадь со стороны порта на великолепной боевой лошади. Даже мимолетного взгляда на всадника было достаточно, чтобы заметить насколько стиль его езды и манера держаться в седле отличается от праздной прогулочной посадки и небрежных движений большинства граждан. Завораживающая грация хищника говорила о том, что верховая езда для него – это мастерство, тщательно отточенное и столь же необходимое в битве, как меткость стрелка или ловкость фехтовальщика. Наездник, не обладающий необходимыми навыками, в бою уязвимее любого барабанщика.
- Сам Адонис британской кавалерии во всем блеске своего великолепия, - вместо приветствия проговорил Андре, с улыбкой разглядывая всадника.
- Джон! Можешь не стараться – я все равно рад тебя видеть, - воскликнул драгун и, соскочив с седла, порывисто обнял своего друга.
Майор Андре ответил на его объятья довольно сдержанно, и, смутившись, Банастр Тарлтон произнес:
- Прошу прощения, это, наверное, как-то по-плебейски…
- Да, но чего еще ожидать от выходца из провинции, - протянул Андре с театральным вздохом.
- В Лондоне ты неустанно напоминал мне об этом при любом удобном случае и всеми мыслимыми способами, - заметил Тарлтон, беря свою лошадь под уздцы.
Андре невозмутимо пожал плечами и произнес:
- Твоя самоуверенность и безмятежность задевали меня за живое и служили постоянным эмоциональным раздражителем. Ну, какое ты имел право на столь безоблачное существование и высокомерное поведение при своем скромном доходе, юном возрасте и провинциальном происхождении?
- И ты хладнокровно нацелил оружие своего коварного злословия в сердце моего самоуважения, - насмешливо заключил драгун.
Отряхнув от снега воротник своего элегантного плаща, Джон Андре сделал знак своему другу следовать за ним. И, продолжая беседу, офицеры направились к дому, в котором адъютант Клинтона арендовал роскошные апартаменты.
- Ты что же жить вне седла уже не можешь, или собираешься обратный путь проделать верхом? Как раз успеешь к следующему Рождеству. – Андре шествовал не спеша, с достоинством, поигрывая на ходу изящной тростью. А Тарлтону, привыкшему к энергичным, стремительным движениям, приходилось подстраиваться под этот степенный, размеренный шаг.
- Честно говоря, морские путешествия и жизнь на борту никогда не прельщали меня. Но, повинуясь досадной необходимости, я отправлюсь на Юг тем же манером.
- А лошадь тебе нужна для моральной поддержки, или ты считаешь, что здешние барышни так безнадежны... - Проговорил Андре, насмешливо прищурив глаза.
Тарлтон, сохранявший невозмутимый вид, после этих слов все же не выдержал и рассмеялся.
- Ладно, обещаю придержать до поры картечь своих нападок. – Милостиво улыбнулся Джон. – Тем более что я так и не добился твоего смирения во время нашего ожесточенного соперничества. Признаться, я до сих пор не могу разгадать тайну моей неприязни к тебе, ведь вокруг было множество мальчишек, дерзких, кичливых, любопытных, но… Ты каким-то образом постоянно привлекал к себе внимание, и мое, и всеобщее. Наверное, за это я тебя и невзлюбил.
- Ну, а чем я заслужил впоследствии твою благосклонность? – Бодро осведомился Тарлтон.
Андре задумчиво покрутил в руках свою трость и ответил:
- Мы плыли на одном судне. А шесть недель пути примирили бы меня даже с обществом ирландского мятежника. И вполне возможно, что та эксцентричность, которая делала тебя неизменной мишенью моих издевок, при других обстоятельствах стала причиной моего к тебе интереса. И это обстоятельство, собственно, заставило меня искать твоего общества все чаще… К тому же война некоторым образом сплотила нас перед лицом общего врага. Ратные походы всегда объединяли людей. Нас обоих ожидало здесь много враждебного и неизведанного, неудивительно, что мы, обсуждая грядущие опасности, сблизились.
- Опасности? – Драгун небрежно отмахнулся. – Мне кажется, мы все больше соревновались в откровенном бахвальстве, обсуждая предстоящую военную кампанию.
- О, и это как ничто другое ясно говорило о скрываемом нами волнении и тревоге, - многозначительно изрек майор.
- Однако теперь в нас уже не осталось страха. – Твердо произнес полковник Тарлтон и его взгляд сделался жестким. – Ты плетешь интриги уже не среди кокетливых актрис и робких студентов, а в высшем обществе Нью-Йорка и Филадельфии.
- А ты командуешь драгунами и повергаешь в трепет весь Новый Свет. Обменялись любезностями? – Андре ехидно улыбнулся. - Теперь пойдем в ближайший конно-каретный двор и отдадим твою милашку на попечение добрых господ - конюхов.
Они свернули в один из переулков, и вышли к каретному двору под вывеской «Королевский кортеж». Там Тарлтон вверил свою вороную в руки заботливого персонала и, отдав соответствующие распоряжения, оставил за лошадь гинею.
- Признаться, я был удивлен, когда мои пташки напели мне о том, что сюда отправили именно тебя, - сказал Андре, когда они снова вышли на главную улицу.
- И почему же? – Изумился Тарлтон. - Мне дали небольшой отдых, хотя, в общем-то, зимой наши войска обычно «впадают в спячку», и в моих услугах особенной нужды нет. Так, что меня вызвали из Уинсброу в Саванну и отрядили в Нью-Йорк, так как, очевидно сочли удобным, чтобы я…
Андре предостерегающе поднял руку, инстинктивно озираясь по сторонам.
- Об этом позже. Столько неловкостей возникает, когда имеешь дело с неподготовленными людьми, - заметил он не без раздражения. – И ты сам действительно веришь в бескорыстие этого широкого жеста нашего доблестного руководства, не так ли?
Прищурившись, Андре пытливо и с некоторым лукавством изучал лицо друга.
- Мне так же было поручено пополнить кое-какие запасы наших войск на Юге, и отправиться с данным грузом на борту «Святой Терезы» снова в Саванну.
- Об этом могли позаботиться ответственные за снабжение, - отмахнулся Андре. – Ну что ж, не буду дальше смущать твой неискушенный разум. Очевидно, ты привез мне по-настоящему…лакомый кусочек. Другого просто и не могло быть, учитывая всевозрастающую опасность, грозящую нашим посыльным, и беспринципную политику повстанцев.
После того, как офицеры достигли места назначения, в уединении кабинета Андре с темными, плотно задвинутыми шторами и массивной дубовой дверью, Тарлтон передал, наконец, разведчику небольшой кожаный футляр с запечатанными в нем бумагами чрезвычайной важности. Удовлетворенно улыбаясь, майор положил ценные сведения в сейф, а затем зажег масляную лампу и налил в бокалы вино из хрустального графина. Пока прислуга накрывала стол к обеду, друзья обсуждали последние события и ход войны, и пили вино в уютном полумраке кабинета.
За обедом Джон Андре заговорил о своей неизменной страсти – театральных постановках. Он сообщил, что на следующей неделе состоится премьера драматической пьесы его собственного сочинения. И выразил надежду на то, что ему удастся убедить своего друга принять участие в спектакле, как это было зимой 1777 в Филадельфии.
Тарлтон покачал головой и ответил вежливым отказом:
- Покорнейше благодарю за оказанную честь, друг мой, но мне хватает и тетра военных действий.
Андре досадливо закатил глаза.
- Ах, ну разумеется, ты же у нас теперь прославленный военачальник. Куда уж нам изнеженным штабным офицерам, давно не нюхавшим пороха. - Протянул он. - Но, знаешь ли, слава - это обоюдоострый клинок, не всегда получаешь то, за что сражаешься. А для нас, разведчиков, она и вовсе опасна.
После некоторой паузы адъютант Клинтона продолжил свою неторопливую речь, рассеянно вертя в пальцах вилку.
- Впрочем, мне кажется, что ты наслаждаешься процессом куда больше, чем самим результатом. Упиваешься сознанием собственной значимости, ощущением власти, видом врагов, извивающихся под копытами твоей лошади.
- Или видом их пуль, летящих в меня, после того как над их порядками был поднят белый флаг, - холодно заметил драгун.
- Что ж, и это тоже тебя вдохновляет. Будь иначе, ты бы уже сдал позиции. Этим безумием надо жить, купаться в нем, доходя до исступления, и тогда оно выносит тебя на волне победы, а не захлестывает и увлекает в пучину безвестия.
Тарлтон оставил это замечание без ответа. И несколько минут обед продолжался в полном молчание, пока его не нарушил глубокий голос майора Андре.
- В моем распоряжении две гостевые комнаты, так что ты можешь выбирать, хотя я бы рекомендовал тебе ту, что на втором этаже, она более просторна и убрана в теплых бежевых тонах.
Когда Тарлтон ответил, что намерен снять апартаменты в гостинице, Андре едва не поперхнулся лучшим французским вином. Он отложил в сторону столовые приборы и осуждающе воззрился на своего друга, обидчиво поджав губы.
- Я такой невыносимый собеседник или мои манеры столь вульгарны и грубы, что ты желаешь как можно скорее отделаться от меня? – Спросил он со своей обычной иронией.
Тарлтон явно смутился.
- Нет, Джон, как ты можешь так говорить. – Поспешно возразил он. - Мы же друзья. И я испытываю к тебе глубочайшее уважение и пленяюсь благородством твоих манер и учтивостью речи. Но считаю, что злоупотреблять твоим гостеприимством будет бестактностью с моей стороны.
Андре пристально смотрел на Тарлтона с холодной усмешкой и незнакомыми гневными искорками в темных глазах.
- Не будь мы оба достойными джентльменами и королевскими офицерами, я бы сейчас сказал нечто такое, что тебе не доводилось слышать ни в казарме, ни в порту, ни в самом захудалом кабаке. - Едко заметил майор. - Так что, храни Господь Англию и короля!
На последних словах Андре издал театральный вздох и примирительно кивнул драгуну, поднимая бокал в честь их далекой родины. Тарлтон охотно поддержал этот тост.
- Да рассеяться враги Короны!
- Ох, «рассеяться», ты перебрал Шекспира, мой дорогой, - добродушно хохотнул Джон Андре. – Интересно, среди своих солдат ты придерживаешься такого же пафосного тона.
Под конец обеда Андре обратился к своему другу с вопросом:
- Ну что, мой бравый боевой офицер, после тягот войны тебе будет отрадно окунуться в оживленную суету светской жизни?
- Я буду рад такой возможности, - отозвался полковник.
- Тогда тебе повезло, как раз сегодня в ратуше дают большой благотворительный бал. Будет много влиятельных дам, которым я хочу тебя представить, кое-кто прибыл из южных колоний, чтобы развеяться. Словом, я предлагаю тебе свое покровительство и даю тебе обещание, что со мной ты не пропустишь ни единого занимательного и важного события, и не избежишь ни одного безумного развлечения.
- Охотно вверяю себя в ваши руки, мой любезный друг.
Около полудня Андре отвел гостя в те самые покои на втором этаже, которые рекомендовал за обедом, и предоставил ему возможность наслаждаться отдыхом в уединении. После неудобств жизни на корабле, уютная со вкусом обставленная комната была настоящей роскошью. А сам разведчик в то время спустился в свой кабинет и, бегло ознакомившись с докладом генерала Корнуоллиса, отправился к своему командиру, дабы усладить его слух предварительным устным рапортом и обсудить изложенные в послании военные события.
Вернулся майор Андре ближе к вечеру. И, после чаепития, молодые офицеры поднялись в изящную гардеробную комнату с несколькими огромными зеркалами, для приведения себя в порядок перед предстоящим светским раутом. Пока Андре выбирал подходящий камзол, Тарлтон просто поправил на себе свой безупречно подогнанный зеленый мундир, рассматривая себя в одно из высоких зеркал. Когда его вызвал Корнуоллис, он и не подозревал о столь дальней поездке, как плавание до Нью-Йорка, поэтому не позаботился о том, чтобы захватить с собой гардероб. Впрочем, мундир на нем сидел великолепно и как всегда был в идеальном порядке.
- Ты так и не приучил себя пудрить волосы и носить парик, - заметил Джон Андре, наблюдая за тем, как его друг расчесывает гребнем буйные кудри густых блестящих волос. – И это самая милая провинциальная небрежность из всех мне известных. Не смей от нее избавляться.
- Даже когда стану старым и начну лысеть? – Усмехнулся драгун, дерзко встряхивая роскошной гривой волос.
- С твоим неистовым рвением в битвах, ты можешь и не дожить до седых висков, - резонно заметил Андре.
- Вот и прекрасно!
- Только под цвет твоих волос больше подойдет другая лента, - снова заговорил Андре, приближаясь к Тарлтону. - Черный цвет слишком строг и мрачен. А у меня как раз есть подходящая, из темно-синего шелка с лиловым отливом. – Он достал ленту из красивой фарфоровой шкатулки. - Ты позволишь? – Получив согласие, он перевязал волосы Тарлтона лентой и, восхищенно улыбаясь, провел по ним своими изящными длинными пальцами.
- И еще один последний штрих, - сказал Андре, извлекая из черной лакированной шкатулки небольшой аккуратный флакон и выливая несколько маслянистых капель себе на пальцы. - Лучшие французские духи, - объявил он, проводя рукой по волосам и шее друга.
В зеркале отражались двое поразительно красивых молодых мужчин, один из которых был немного выше, имел более темные волосы, проницательные карие глаза и мягкий овал лица с изящными правильными чертами. С первого взгляда трудно было понять, что он старше своего компаньона, потому что, несмотря на преимущество в росте, теплая и озорная улыбка и одухотворенное лицо наделяли его юношеским обаянием чистоты и легкомыслия, в то время как облик его товарища казался не по годам суровым. Этот второй джентльмен был так же подтянут и исполнен грации, обладал той же аристократической тонкостью черт, что и высокий брюнет, но его образ поражал воображение куда сильнее. Несмотря на высокомерную отчужденность бледного лица, властные складки возле губ и решительную твердость взгляда, его своеобразное лицо было не менее приятно, чем открытое и любезное лицо его друга, его внешность была пленительна и губительна для взора подобно опиуму. Длинные каштановые волосы, собранные в хвост, открывали широкий лоб, гордый разлет черных бровей и темно-серые глаза пугающей глубины. Совершенная линия его губ приобрела легкий ироничный изгиб, а орлиный нос придавал его облику что-то хищное и опасное.
- Боюсь, сегодня мне придется находиться в тени моего более молодого, красивого и удачливого друга. – Заметил Джон Андре, лукаво улыбаясь и бросая на Тарлтона томный взгляд из-под ресниц. - Все-таки досадно, что ты отказываешься сыграть в моем спектакле, в тебе есть то, что французы называют "шарм". Война сделала твое лицо суровым и жестким не по годам, но вот улыбка, по-прежнему мечтательная и светлая, сохранила то самое трогательное неповторимое озорство.
- И когда ты успел подметить? – Слегка растерянно спросил полковник.
- Это не сложно для философа и драматурга. – Отозвался офицер разведки. - Правда, прежде мне не приходилось ловить момент, ведь ты улыбался гораздо чаще. Что тебя печалит? Корнуоллис и Клинтон тобой довольны. Эта война воистину открывает перед тобой грандиозные перспективы. Ты удачлив, энергичен и настойчив, и я уверен, что победа нашей славной армии принесет тебе заслуженные лавры.
Тарлтон бросил на него довольно мрачный взгляд и холодно ответил:
- Твое рассуждение о славе показалось мне беспощадно точным... А вот сейчас ты преисполняешься чрезмерного оптимизма и рисуешь до наивного радужную картину. Тебе следует сменить возвышенный эпический жанр повествования на более уместный здесь жанр драмы. Наши позиции на Юге вовсе не так прочны, как об этом принято говорить. Не так много колонистов оказали нам поддержку, а партизанская война в Каролине изматывает наши отряды и отрезает пути снабжения.
- Ну, тайная канцелярия тоже не бездействует, и войны выигрывают не только сабли и пушки, - хитро улыбнулся Андре, с загадочным блеском в глазах. - Даст Бог и моя скромная лепта окажется ценным вложением во благо общего дела. Ты уж прости, но посвящать тебя в свои тайные замыслы и коварные планы не стану, дабы не подвергать нас обоих ненужной опасности. Но, поверь, и мне есть чем похвастаться, просто, в отличие от твоих, мои победы куда менее прославлены и громки. Что ж, таков мой удел.
Когда все приготовления были завершены, и Андре увенчал свою голову красивым белым париком, надел густо-фиолетовый с золотом камзол со светло-розовым жилетом, джентльмены спустились вниз и вышли на крыльцо, у которого их уже дожидался роскошный экипаж.
В зале было жарко, свет казался слепящим, слишком ярким, женский смех – фальшивым и раздражающим, ароматы парфюмов, пропитавшие каждое кружево - от корсажей и до носовых платков, удушливыми, а лица и прически не выразительны и похожи друг на друга. Так что Тарлтон вскоре после прибытия на этот грандиозный бал, к своему немалому удивлению, испытал приступ головокружения гораздо более сильный, чем от испарений в болотах Каролины. Однако ему в течение получаса приходилось со всей возможной любезностью приветствовать целую вереницу дам, которым Андре спешил его представить. И по окончанию этих официальных церемоний его друг к тому же оказался не слишком доволен им. Как раз в тот момент, когда закончился первый танец, и Тарлтон собирался выйти на балкон, чтобы вдохнуть наконец свежего воздуха, Андре подхватил его под руку и сердито прошептал:
- Ты не мог бы не смотреть на этих прелестных дам с той холодной снисходительностью, с которой взираешь на своих солдат выстроившихся для маневров. Если не действия твои, то взгляды должны покорять их, обещанием грубого плотского обладания, дарить им надежды на любовные безумства, от которых они млеют.
- Ты как всегда склонен к преувеличению, - фыркнул драгун.
- Нисколько, просто ты еще слишком молод, и не знаешь женщин так же хорошо, как я.
Тарлтон предпочел ничего не отвечать на это самодовольное заявление, а, освободившись, наконец, от бдительной опеки своего великосветского друга, покинуть зал хотя бы на несколько минут.
Звезды над Нью-Йорком сияли необычайно ярко и склонялись к земле так низко, как спелые яблоки. Чистый морозный воздух, ясное небо Севера вселяли надежду, вступая в контраст с коварным и переменчивым южным климатом и его туманами, облачностью и бурями. Тарлтон постоял несколько минут в одиночестве, если не считать какого-то пожилого господина неподалеку, дыша полной грудью и думая о том, как странно изменилось его восприятие светских мероприятий, вроде этого бала. Отчего-то сейчас подобные увеселения казались ему почти абсурдными в своей нервной суете, глупых ужимках, бессмысленных разговорах и однообразных танцевальных па. Была ли связана эта перемена с тем фактом, что он сделался груб и придирчив, познав в полной мере самую страшную сторону жизни, бушующую неукротимую стихию войны. Или же все дело в том, что его сейчас больше волновал успех военной кампании англичан, и мысли о войне держали его в постоянном, пусть неосознанном, напряжении. Но одно было ясно, что дела мирские уже не увлекают его как прежде, их значимость померкла для него, их успехи и неудачи казались смехотворными.
Когда Тарлтон вернулся в зал, Андре пребывал в обществе миниатюрной леди, которая о чем-то увлеченно расспрашивала его, бросая быстрые, но явно заинтересованные взгляды в сторону драгуна. Фамилия этой юной особы была, кажется, Фэрроу, и она входила в число тех богатых землевладельцев, которые прибыли с Юга в поисках развлечений.
Улыбнувшись своему другу многозначительной улыбкой, Джон Андре тут же, с истинно французским обаянием, уговорил их с кукольной леди составить пару для предстоящей кадрили. Сам же адъютант Клинтона направился к компании троих более почтенных дам, дабы, засвидетельствовав им свое почтение, узнать кое-какие последние новости.
От игры в вист Андре удержал своего азартного приятеля, поэтому остаток вечера был так же безмятежен и проходил в светских разговорах за вином и бренди, танцах, и неизменных наставительных речах и ценных советах многоопытного разведчика.
В начале второго часа пополуночи офицеры покинули бал, поскольку майор Андре имел твердое убеждение в том, что засиживаться до конца это – моветон. Тарлтон нисколько не возражал против данной сентенции, поскольку, в сущности, был рад покинуть, наконец, душный зал городской ратуши.
В свете фонарей падающий снег искрился и переливался, как волшебная пыльца, которую сеяли сказочные феи. Молодые люди выбрались из экипажа на заснеженную улицу и задержались перед крыльцом, любуясь таинственной зимней ночью.
Глаза Андре возбужденно блестели, то ли от выпитого вина, то ли от приятных впечатлений званого вечера, а, быть может, им владело творческое вдохновение. Он потянулся к Тарлтону, вдыхая запах духов, особенно острый и пряный на морозе, а затем сказал:
- Тебя не заинтересовали стыдливые юные барышни, кокетливые и дерзкие актрисы, услужливые и привлекательные зрелые дамы. Быть может, тебя заинтересует это…
И, совершенно неожиданно, по-змеиному гибким и быстрым движением Андре подался вперед и взял губы Тарлтона решительным и властным поцелуем. Тарлтон вздрогнул. В его широко распахнувшихся глазах отразилось изумление, непонимание и возмущение. Стряхнув оцепенение, драгун резко отстранил Андре, ощущая, как пылает его лицо и особенно губы. Жестом полного замешательства, он приложил ладонь ко лбу, хмуро глядя себе под ноги. А Джон Андре вдруг разразился безудержным смехом, хлопая в ладоши, словно радовался удавшейся шалости.
- Я прошу тебя, Джон, не делай так больше, - с тихой угрозой проговорил Тарлтон.
- Иначе ты снесешь мне голову своей саблей? – Андре не был ни обескуражен, ни смущен, напротив – его лицо выражало полнейшую самоуверенность, а глаза горели гневным огнем. – Тебя что воспитывали пуритане или это твоя провинциальная косность мышления и страх перемен?
В ответ майор получил взгляд настолько тяжелый и мрачный, что его улыбка растаяла вместе с апломбом.
- Перестань пронзать меня глазами, я пошутил, - произнес он, примирительно похлопав друга по плечу. – В порочном светском обществе свои странные и безумные шутки, приходится адаптироваться, перенимать.
Играя свой тростью, он взял Тарлтона под руку, и они поднялись на крыльцо. Прислуга уже спала, Джон Андре позволил не дожидаться своего возвращения. В холле и в гостиной горели масляные светильники, и пахло индийскими благовониями.
Офицеры расположились в креслах у окна, чтобы выпить черри-бренди на сон грядущий. Откуда не возьмись появилась белоснежная пушистая кошка с огромными медовыми глазами, и мягко вспрыгнула на колени Тарлтона.
- Луиза, как это нескромно, - пожурил свою питомицу Андре.
Кошка бросила на него строптивый взгляд и с чувством превосходства, подняв хвост, как боевой флаг, подставила изящную головку ласкам своего нового знакомого.
- Это прелестное создание - подарок благодарной поклонницы, - гордо объявил Андре. - Не надо - не закатывай глаза. То была милая старушка. Пожилая французская графиня, которая была так впечатлена моей пьесой, что преподнесла мне в дар корзинку с маленьким пушистым чудом.
На несколько минут в гостиной воцарилось молчание. Каждый из друзей думал о том, насколько же его привычный мир отличается от той среды обитания, в которой существует его товарищ. Каким-то непостижимым образом война разделила их, проложив меж ними неприступные редуты.
Затем майор Андре вновь наполнил бокалы и с вкрадчивой улыбкой проговорил:
- Я предвидел, что наш сегодняшний выход в свет не увенчается особенными победами на любовном фронте. А тебе необходимо покровительство влиятельных дам, чтобы добиться успеха в войне и политике. Поэтому я пригласил леди Алисию Фэрроу к нам на обед. Она - молодая, богатая вдова из Чарльстона, редкая удача, не находишь? Влиятельная лоялистка, которой требуется некоторое руководство в умении использовать богатство и связи ее покойного супруга во благо великого дела Короны. Завоевать ее сердце не составит особого труда, так как, насколько я определил, она уже очарована отважным Зеленым Драгуном. Тебе остается лишь умело поддерживать ее страсть и оказывать на нее необходимое влияние в дипломатических вопросах. Женщины – это прекрасный экспериментальный материал, мы же, подобно Творцу, должны умело использовать послушную глину, создавая свой шедевр и воплощая собственные мечты. Так что не ограничивай себя в возможностях, обладая всеми необходимыми для достижения успеха качествами. Со временем ты сможешь расширить область своего влияния, обзаведясь другими подходящими любовницами.
Тарлтон слишком устал, чтобы спорить со своим циничным собеседником, поэтому лишь благосклонно кивнул с выражением полнейшего смирения. Предупредив, впрочем, что с утра и до полудня будет отсутствовать, по той причине, что у него назначена встреча с начальником снабжения.
Оказавшись, наконец, наедине, в своих покоях, Тарлтон ощутил потребность избавиться от нервного напряжения и хмельного тумана, и вспомнил о ванне. Вода оказалась еще теплой, и этого было вполне достаточно для абсолютного комфорта драгуна, привыкшего к суровым походным условиям. В аккуратной маленькой комнате, примыкающей к спальне, он нашел все необходимые туалетные принадлежности и, сняв одежду, погрузился в ванну.
Когда Тарлтон обернулся полотенцем и шагнул к двери, которую оставил приоткрытой, то уловил какой-то негромкий шум в спальне. Он решил, что это, должно быть, кошка, которая ухитрилась проскользнуть в комнату вместе с ним. Но звериное чутье опасности держало в напряжении тело и разум. Переступив порог, Тарлтон застыл в недоумении, обнаружив Джона Андре, стоящего перед секретером и разглядывающего его драгунский пистолет. Ответный пронизывающий взгляд майора буквально пригвоздил его к полу. Карие глаза горели пугающим порочным огнем, губы медленно растянулись в хищной улыбке. Он поднял на уровень глаз пистолет, повертел его в руках и задумчиво протянул:
- Кремневый пистолет «Лазаро Лазарино». Прекрасный экземпляр. Тяжел, но весьма надежен, а потому ценен и редок в оригинальном исполнении. Это - подлинник. И, полагаю, он заряжен.
Тарлтон отбросил замешательство и сделал несколько решительных шагов к своему неожиданному визитеру.
- Джон, тебе не кажется, что сейчас не совсем подходящее время для обсуждения оружия, - не без раздражения заметил он. – К тому же, я никогда не замечал в тебе пламенного интереса к чему-либо не относящемуся к театру или живописи.
- Ты очертил круг моих интересов до обидного узко, - укоризненно произнес Андре, досадливо морщась. – Хотя в эту комнату меня действительно привлек интерес, не имеющий ничего общего с оружием, как, впрочем, и с театром.
Взгляд, которым Андре одарил своего друга, был оценивающим и нескромным. А его самоуверенная улыбка взвинтила и без того струной натянутые нервы Тарлтона. Но в ответ на полный негодования взгляд драгуна Джон Андре хладнокровно навел на него пистолет. Тарлтон замер, отказываясь верить своим глазам. Андре мягко шагнул к нему, держа его под прицелом.
- Джон, ради Бога, оставь свои шутки, - нахмурился Тарлтон.
- Ну что ты, друг мой, я более чем серьезен, - промурлыкал Андре, взводя курок.
Казалось, потрясение, которое отразилось на лице Тарлтона, доставляло ему особое чувственное удовольствие, потому что он с наслаждением облизал губы и прищурился.
Андре провел четырнадцатидюймовым стволом пистолета вдоль ключицы драгуна, затем поддел им полотенце и сбросил его на пол. Шпион предупредительно поднял пистолет, целясь в голову своего пленника, чтобы пресечь любое сопротивление. Затем окинул взглядом гибкое мускулистое тело, открывшееся перед ним, и удовлетворенно улыбнулся.
- Сам Микеланджело не сумел бы изваять лучше. Вот только шрамы… - Он провел пальцами левой руки вдоль белого рубца, пересекающего грудь молодого офицера. – Они как трещины на гладком алебастре.
Андре забавляло волнение Тарлтона: тяжело вздымающаяся грудь, краска стыда и гнева, заливающая красивое лицо, тревожный блеск в глазах. Он даже издал саркастический смешок, глядя на этого сурового солдата, краснеющего, как робкая девица в брачную ночь.
- Что ты делаешь? – Гневно прошипел Тарлтон, когда, подойдя к нему вплотную, Андре прижался губами к пульсирующей жилке на шее, оставив горячий и влажный поцелуй.
- Помогаю тебе избавиться от напряжения, - бархатно протянул тот.
Когда Андре властно сжал плечо Тарлтона и посмотрел ему в глаза долгим гипнотическим взглядом, драгун почувствовал силу и твердость его руки.
- Если я не оставлю тебе выбора – будет намного легче. А в конечном итоге мы оба окажемся в выигрыше, - произнес майор, салютуя пистолетом.
Губы Тарлтона дрогнули и приоткрылись. И Андре, не дав ему опомниться, воспользовался этой брешью в обороне офицера и впился в его рот жадным поцелуем, вонзаясь языком глубоко в исступленной страстной атаке. Свободной рукой он исследовал напрягшееся тело гордого британца.
- Надеюсь, ты не боишься меня, Бен, - с томной усмешкой прошептал Андре.
И вызов в этих словах был четко рассчитан для того чтобы уколоть гордость молодого кавалериста.
Тарлтон надменно вскинул голову и устремил на Андре взгляд полный мрачной решимости.
- Думаешь, ты можешь со мной играть? - Отрывисто бросил он.
Андре удивленно вскинул бровь.
- А ты готов предложить собственные правила? Готов отбросить условности и обрести свободу?
Он снова прильнул к Тарлтона и, не касаясь его, жарко прошептал на ухо:
- Я бросаю тебе вызов, примешь ли ты его, мой отчаянный драгун?
- Ты сказал, что у меня нет выбора, - напомнил Тарлтон.
- Но есть возможность сохранить достоинство и не уподобляться кролику, пойманному в силки, - насмешливо заметил старший мужчина.
На этот раз, когда Джон Андре снова коснулся его губ, Тарлтон попробовал ответить на его поцелуй. Под его настойчивыми ласками, драгун ощутил, как странное захватывающее ощущение омыло все тело. Легкая дрожь нарастающего желания молодого офицера не укрылась от внимания Андре. Он ободряюще потрепал его по волосам, крепче прижимая к себе.
- Необычно, не так ли? – Усмехнулся Андре, тяжело дыша, когда его напряженное естество, прорываясь сквозь ткань халата, уперлось в бедро Тарлтона. – Но разве тебе ни разу не хотелось нарушить все существующие запреты, плюнуть на условности этого скучного мира?
- Даже самые безумные мои порывы и экстраординарные желания не заходили так далеко, - откровенно ответил драгун.
Банастр Тарлтон никогда не был ревностным поборником морали и, хотя в вопросах личной чести он был довольно щепетилен, все же понимал, что существуют ситуации, когда следует довериться инстинктам и отдать себя в руки проведения. Иными словами, он осознавал, что если разум и восстает против порочного союза, то тело в свою очередь отвечает вполне определенными реакциями на эту запретную и противоестественную близость. А, значит, не было смысла впадать в крайности, когда твоя природа с присущей ей мудростью определила для себя единственно правильный путь. Тарлтон исполнился решимости принять эту данность судьбы и не препятствовать желаниям своего друга. Конечно, внутренняя борьба вспыхивала неоднократно, и возмущение попираемой гордости порой захлестывало драгуна при особенно бесцеремонном вторжении в его личное пространство и сопровождающих его действиях изощренных в своем бесстыдстве. Но у Андре хватало ловкости и силы, чтобы смирить его норов и попытки протеста, когда крепкими объятьями и прикосновением оружейного металла к коже, а когда искусными ласками и уговорами. В то же время Джон Андре постепенно оттеснял своего непокорного пленника к кровати. И очень скоро с успехом завершил свой маневр, опрокинув его на покрывало. Андре победоносно улыбнулся Тарлтону, распростертому под ним на широком ложе и прошептал, сбрасывая с себя халат:
- Доверься мне и наш альянс будет обоюдно приятным.
Тарлтон неуверенно улыбнулся, мысли путались, во рту пересохло. Он не совсем понимал, каким таким удачным образом им обоим удастся добиться совместного удовлетворения их физических потребностей, перспектива их альянса виделась ему достаточно туманно. Андре приподнялся над ним, и Тарлтон отметил, что его кожа имела более темный, почти смуглый оттенок, в отличие от мраморной белизны его собственного тела. Он оказался горячим и твердым с колючей жесткой порослью, их соприкосновение вызвало острые, безумные ощущения, в которых сладостный трепет мешался с тревожным ожиданием чего-то неизведанного, потрясающего основы. Сквозь пелену чувственного марева Тарлтон не сразу заметил, что Андре обнимает его обеими руками, отбросив прочь пистолет Лазарино.
- Кажется, я понимаю, что в тебе так долго не давало мне покоя, - шепнул майор, все еще прерывисто дыша после долгого страстного поцелуя.
Тарлтона поразила странная перемена в поведении друга. От обычного вальяжного спокойствия и невозмутимой сдержанности этого таинственного интригана не осталось и следа. Вожделение делало его исступленным и безудержным, в его движениях и голосе ощущалось что-то поистине первобытное, низменное и хищное. И почему-то казалось, что только в эти моменты необузданной страсти и опьяняющего экстаза Андре срывал маску и был самим собой.
- Я вынужден перейти к активным действиям, пока мое оружие не разрядилось самопроизвольно, - сообщил он, властным движением располагая колено между ног драгуна.
Тарлтон отлично понимал, что зашел уже достаточно далеко для того чтобы его отступление не выглядело малодушным. Он не мог идти против истины и утверждать, что физическая близость с другим мужчиной была ему категорически неприятна. Но смирить, разом взбунтовавшиеся чувства, восстающие против установления чужой неограниченной власти, оказалось нелегко. В эту минуту смятения, Андре взял его за подбородок и заставил смотреть в свои глаза. И этот зрительный контакт подействовал сильнее любых речей. Упрямая враждебность в серых глазах молодого британца сменилась настороженностью, а затем и она отступила благодаря чарам глубоких глаз цвета темного янтаря.
Головокружительная бездна незнакомых ощущений открылась Тарлтону вместе с этим неповторимым вторжением. Андре был слишком возбужден, чтобы действовать осторожно, но боль уже давно перестала иметь для Тарлтона какое-либо значение. Напряженное тело драгуна не сразу поддалось атакам его разгоряченного друга, но добившись, наконец, успеха Джон Андре восторженно выдохнул и благодарно прильнул губами ко лбу Тарлтона. Может быть, в этом человеке и преобладала французская кровь, но сейчас он бросился в бой с пламенным взглядом, кипучей энергией и гордым стремлением к победе достойными истинного британского льва. Только настоящий англичанин телом и душой мог самоотверженно выкладываться без остатка, достигая в любви того немыслимого предела, который граничит с агонией и смертельным забвением. В эти минуты весь мир для Тарлтона поблек, а здравый смысл пребывал в глубокой летаргии, так что не осталось ничего лишнего, кроме сокрушительной силы удовольствия, рожденного сплетением их тел. Это завоевание, в котором он, первый раз в жизни, позволил себя покорить, оказалось ошеломительней самой блестящей победы. Его волосы рассыпались по бархатному покрывалу, голова металась из стороны в сторону, когда сильное тело выгибалось и вздрагивало под непрерывными толчками Андре, его яростным штурмом.
Сознание померкло, сердце остановилось на полном скаку, пропустив два удара, Тарлтон закатил глаза, запрокидывая голову в беззвучном крике, судорожно обхватил ногами бедра Джона, уступая пронизывающему наслаждению. И чувствуя пульсацию, охватившей его плоти, Андре пережил немыслимый по силе всплеск блаженства и содрогнулся всем телом от упоительного восторга, совершив последний бешеный рывок вперед.
Спустя некоторое время после этого бурного сладострастного неистовства, они все еще были в одной постели, но избегали прикасаться друг к другу и долго не решались нарушить молчание или встретиться взглядами. Первым заговорил Андре, он сидел в изножье кровати, в безвольной позе, обвив рукой резной деревянный столбик и прижавшись к нему щекой.
- Сможешь ли ты простить своего испорченного, опустившегося друга? – Слабым бесцветным голосом произнес майор, уставившись на Тарлтона долгим неподвижным взглядом.
- Я постараюсь, - со всей возможной серьезностью ответил драгун, поднимая голову, покоившуюся на изгибе руки.
Когда сумасшедшая страсть была утолена, воодушевление уступило место смущению и смутному сожалению.
- Если захочешь убить меня – я пойму. Только, молю, не презирай меня, не отвергай. Я хочу, чтобы мы оставались друзьями. Умереть от руки друга – это чудесно, хотя мне, я чувствую, уготовано совсем иное…но стоит воплотить это в пьесе. – Произнося эти слова, Джон Андре грустно улыбался и его взгляд рассеянно блуждал в пространстве, непривычно пустой и отрешенный.
Между ними на смятом бархатном покрывале, со следами недавних утех, лежал пистолет, и в эту минуту он неожиданно разрядился. Пуля со звоном разбила зеркало, осколки рассыпались по полу в дребезжащем, сверкающем вихре.