Название: Французская лихорадка
Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические личности
Пэйринг: Жильбер Лафайет/ Банастр Тарлтон
Рейтинг: NC-17
Жанр: PWP, юмор
Описание: Когда гордость и страсть, вражда и влечение мешаются в одном крепком и пряном коктейле, нетрудно потерять границу между реальностью и миром волнующих грёз.
Цикл: Royal spy
Примечание (на этот раз факты): После войны в колониях Тарлтон с завидным постоянством наведывался во Францию, притом не только придавался там разнообразным развлечениям, но и шпионил на Британскую Корону. Догадывался ли о занятии своего друга Лафайет – неизвестно. Скорее всего, нет, потому что он со всем пылом предлагал Тарлтону командование во французской армии. И даже после того, как англичанин отклонил щедрое предложение маркиза, бывшие противники продолжали поддерживать дружеские отношения.
читать дальшеПосвящается Светлане Бескровной с моей искренней признательностью за ее внимание и поддержку, а также невероятно ценный подарок, который я очень жду.
Сonvergentio
А город под покровом снега
Лениво млел.
Уже не боль, но и не нега
В сцепленьи тел.
И горечь собственного яда
На языке.
Переплелись два скользких гада
В живом клубке.
Две фантастических химеры,
Два духа зла,
Рабы своей железной веры
И ремесла.
Как чешую, отбросив трезвый
Прямой расчет.
Тяжелый звон скрещенных лезвий
Откроет счет.
Масонская звезда Исиды
И кельтский крест.
Адепты гнева Немезиды
И тайных месс.
И не отсрочить новой встречи,
Всё в свой черёд,
Меж рифами противоречий
Нейтральных вод.
И скованные кандалами
Своих присяг
В меланхоличном фимиаме
Альковных саг.
Никто на этом свете не смеет меня судить...
(Адель Гюго)
Маркиз Лафайет увлеченно выводил на салфетке предложение самого что ни на есть фривольного содержания. Последнее время он нередко забавлялся, подбрасывая эдакие записки светским персонам обоего пола, но сегодня им руководило вовсе не озорство, он был переполнен сладостным томлением. Когда он закончил, то несколько мгновений полюбовался витиеватыми фразами, выведенными на бумаге не менее витиеватым почерком, а затем попросил одну из своих досужих кузин доставить послание адресату.
Чтобы иметь возможность насладиться эффектом, который должно было произвести письмо на того, кому оно предназначалось, Лафайет прошел в гостиную герцога Лозена, на приеме которого в данн6ый момент находился. Заняв выгодную позицию, он стал наблюдать за гостями. Главным образом его интересовали английские визитеры: художник Ричард Косуэй с супругой Марией и писательница Мери Робинсон с полковником Банастром Тарлтоном, известным как Зеленый Драгун. Две пары вели неторопливый разговор, когда доверенный вестовой от Лафайета, изящно лавируя между приглашенными, приблизился к ним в сопровождении своего подельщика в столь же пышном кринолине. Отлично зная свое дело дамы, вклинились в разговор, и пока одна отчаянно щебетала, привлекая всеобщее внимание энергичными жестами и пронзительным голосом, другая незаметно вручила заветное письмо. Тарлтон развернул салфетку, прочел выведенное на ней послание с абсолютно бесстрастным лицом, после чего невозмутимо сложил, и сунул ее в нагрудный карман своего мундира. Ни изумления, ни восторга предвкушения, ни даже элементарного любопытства. Лафайет был так глубоко уязвлен, что едва не топал ногами от досады. Мстительно прищурившись, он пообещал себе, что еще заставит сгорать от страсти непоколебимого британца. И провел следующие две четверти часа, измышляя коварные планы.
Рассеянно отвечая на приветствия и не внимательно слушая оживленнейшие разговоры, Лафайет крейсировал по залу выжидая удобный момент для того чтобы сойтись с британцем в нейтральных водах. В каком-то странном смятении чувств маркиз не сразу заметил, как объект его желаний сам приблизился к нему и, вынимая из кармана записку, молвил чуть насмешливо:
- Полагаю, вы ошиблись адресатом, дорогой маркиз.
Раздосадованный внезапным разоблачением, Лафайет был в одно и то же время изумлен проницательностью Тарлтона. Он так старательно путал следы, выводя замысловатые вензеля, что теперь был застигнут врасплох, и не сумел скрыть своего ошеломления.
- С чего вы взяли? - Проронил маркиз с несколько простодушным возмущением.
- Угадываются нюансы вашего почерка, - мягко пояснил британец. - Я имел удовольствие с ним ознакомиться еще во время войны в колониях, когда выпала удача перехватить вашего вестового.
Если Лафайет и был обескуражен подобным откровением, то никоим образом этого не обнаружил. С присущей ему гибкостью дипломата, он небрежно пожал плечами и томно протянул:
- Впечатлен вашими изысканиями, сударь. И все же я интересовался несколько иным вопросом. А именно: отчего вы пришли к заключению, что я допустил небрежность, адресовав вам послание, которое предназначалось кому-то другому.
- Я не хотел оскорбить вас своим предположением, мсье. Но предложение, выраженное в вашем письме, является слишком щедрым для меня.
- Если опустить сарказм и куртуазность вашего слога, можно заключить, что вы смущены, - бодро поддернул маркиз.
- Должен признать во Франции царят весьма свободные нравы. Это пока не стало для меня в порядке вещей. Однако же я не смущен, - уверил британец.
Лафайет церемонно наклонил голову и сказал:
- В таком случае между нами больше не осталось никаких недоразумений. И я вправе осведомиться принимаете ли вы, сударь, мой откровенный вызов?
- Если дуэльное оружие и секунданты нам не понадобятся, то никакой отсрочки быть не может.
- Вопрос с оружием мы обычно решаем позже, в случае, если одна из сторон так и не получит абсолютного удовлетворения. Но вам, я думаю, пожаловаться будет не на что, - самодовольно улыбнулся француз.
Лафайет уже торжествовал свою победу, когда в одном из альковов герцога Лозена они с Тарлтоном остались наедине. Но очаровательный англичанин повел себя совершенно непредсказуемо. Как только они перестали быть частью манерной праздной публики, бывший драгун сразу же продемонстрировал норов. Он взял довольно резкий тон, глаза его искрились холодной насмешкой, а независимая поза лишала всякой надежды на уступку. Все высказывания, которыми он осаждал распаленного француза, сводились примерно к следующему: "поиграли и довольно". Однако вместе с раздражением Лафайет ощущал, как в нем нарастает страсть.
- Вам не жаль тратить время на бессмысленные пререкания, вместо того, чтобы открыть для себя что-то новое и, осмелюсь заверить, весьма приятное? - Осведомился Лафайет, глядя на собеседника с меланхоличным сожалением. - Мы, французы, можем доказать избраннику свою любовь одними лишь губами. Позвольте мне продемонстрировать это тонкое искусство вашей милости.
- То, что вы называете искусством, любая лоретка знает, как свою профессиональную обязанность, - ехидно заметил Тарлтон. - И сомневаюсь, что вы располагаете таким же обширным опытом, как девицы из квартала красных фонарей.
Лафайет брезгливо сморщил нос.
- Однако же, как вы грубы, - посетовал он.
- Оправдываю свою репутацию, - резюмировал драгун. - Грубого циничного англичанина, которому надоело расшаркиваться перед капризным французским аристократом, привыкшим получать все, что ему заблагорассудится.
- Выходит, вы так это воспринимаете, - вскинул брови маркиз. - А я, было, подумал, что вы лишены предрассудков. Ведь я беззаветно предлагал вам свою искреннюю нежность...
- Подумать только, какая честь оказана моей скромной персоне, - театрально вздохнул британец. - Жаль вас разочаровывать, но я не склонен с радостной экзальтацией бросаться в погоню за новыми ощущениями, и отправился с вами лишь чтобы несколько минут побыть в тишине, подальше от хаоса суеты. Предлагаю оставить наше изнурительное и совершенно бессмысленное противоборство. Если для вас это важно, пусть ваши клевреты думают, что вы победили.
- По-вашему я разыгрываю здесь публичный спектакль? – яростно возмутился Лафайет. - Какого же вы низкого мнения обо мне, в то время, как я с вами предельно честен, а вы, наоборот, умышленно вводите меня в заблуждение.
Тарлтон смотрел на собеседника с брезгливой досадой.
- Я согласился принять ваш вызов, это так. И, по-моему, мы с вами провели довольно продолжительный ментальный поединок, который закончился классическим патом. Что вас не устраивает, маркиз?
- Любой результат, исключающий победу, - громко заявил француз.
- Вы ведете войну на истощение. У меня уже начинает болеть от вас голова…
Лафайет пошел на принцип.
- Вы когда-либо вступали в интимную связь с мужчиной? - Подозрительно прищурившись, спросил он.
- Да, - односложно ответил Тарлтон, бесстрастно глядя поверх головы собеседника.
- Может быть с Джоном Андре? - Навскидку предположил Лафайет, вспомнив экстравагантного красавца майора, попавшего в плен к американцам и повешенного за шпионаж. Он и представить не мог, что его провокационная дерзость произведет настолько сильный эффект. Тарлтон не ответил, но наградил француза таким взглядом, после которого сомнений в меткости его догадки уже не оставалось.
- Что ж, по крайней мере, я утешен тем, что тот, кто добился вашей благосклонности, был мне близок по крови, - вкрадчиво протянул Лафайет.
Сквозь бархатные портьеры будуара донесся звук гонга, который провозглашал начало танцевального вечера. Тарлтон подобрался, будто услышал стартовый колокол на лошадиных бегах.
- Боюсь, что должен вас покинуть, маркиз. Желаю нескучного вечера и прошу меня простить.
Отточенным движением он отпустил высокомерный полупоклон в сторону Лафайета и удалился.
Оставшись один, Лафайет еще долгое время сидел в оцепенении, ощущая неприятный озноб. Неудовлетворенное желание отнюдь не способствовало умственному процессу, но механизм был запущен и шестеренки мерно вращались.
***
Танцевальный вечер в доме герцога Лозена был в самом разгаре, когда Лафайет покинул раут, сославшись на плохое самочувствие. Причем нельзя сказать, что достопочтенный маркиз обратился к обычной светской уловке. Многие из гостей утверждали, что у него действительно был весьма нездоровый вид.
Он оставил фамильный экипаж в распоряжении своей дражайшей супруги и воспользовался услугами наемного извозчика.
- «Отель де Ланжак», - распорядился Лафайет.
И карета покатила по мостовой, вдоль желтых фонарей, над которыми, как мотыльки, порхали хлопья снега.
Путешествие было недолгим и вскоре маркиз уже поднимался по мраморной лестнице старинного отеля, решительно зажав в руке трость, словно паладин, выступающий на ратный подвиг с несметными полчищами врагов. Однако химеры, застывшие на лестничной площадке второго этажа были вполне безобидны и щерились почти дружелюбно. Девица в белом чепце не подняла со своего подноса голову Медузы Горгоны, а лишь церемонно присела и проскользнула мимо. А лакей в атласной ливрее не выхватил отравленный кинжал, а любезно доложил Лафайету, что он уведомил английского господина о том, что к нему явился посетитель.
И вот он стоит перед приоткрытой дверью номера, и странная внутренняя дрожь возрастает до предела. Досадливо стукнув тростью о пол, маркиз собрался с духом, стараясь унять нервный зуд, и несколько раз коснулся лакированного дерева костяшками изящных пальцев. Звук вышел негромкий, но его услышали и пригласили войти.
Банастр Тарлтон в роскошном халате винного цвета приветствовал его мягкой улыбкой.
- Добро пожаловать, маркиз, проходите и будьте как дома, - сказал он без тени ядовитого сарказма, которым нередко были приправлены его речи на публике. - У меня есть охлажденное шабли, не откажитесь?
Лафайет медленно прошествовал в гостиную, с удовлетворением отметив, как радушно он принят в столь поздний час. Впрочем, его больше занимало другое откровение: то, как очаровательно выглядит британец в этом небрежно запахнутом халате, с вьющимися по плечам локонами шелковистых волос.
- Герцог Лозен сожалеет о том, что вы покинули его так скоро, и просит передать вам приглашение на охоту в будущую среду, - объявил он, осознав, что пауза несколько затянулась.
- В самом деле?
Тарлтон с совершенно безмятежным видом протянул гостю бокал вина, жестом приглашая его присесть в глубокое кресло.
- Вовсе нет, - решительно выдохнул маркиз. - Я здесь затем, чтобы раз и навсегда прояснить некоторые стороны вашей, сударь, увлекательнейшей деятельности.
- Что же я такого натворил? - Изумился Тарлтон, поднимая глаза на гостя. - Нанес кому-то непростительное оскорбление, сам того не ведая? Быть может вам, Лафайет?
- Вы слишком рано покинули прием, - многозначительно констатировал француз, по-инквизиторски поджав губы.
- Не подозревал, что это преступление, достойное всеобщего осуждения, - беспечно улыбнулся англичанин.
Лафайет нетерпеливо подался вперед.
- У вас были неотложные дела, дела великой важности, не так ли? - С загадочным видом вопросил он.
- Да нет, я просто имел неосторожность снова навлечь на себя гнев мадам Робинсон, вследствие чего она предпочла уехать с миссис Косуэй, а я, выведенный из строя, нашей ссорой поспешил ретироваться, - с совершенно искренним недоумением в голосе ответил Тарлтон.
Лафайет недоверчиво нахмурился, и, не теряя азарта, продолжил наседать.
- Я знаю, зачем вы во Франции, - пылко воскликнул он, взяв сразу с места в карьер. - Не ради этой пташки - Робинсон. Вам стоит только щелкнуть пальцами, и все легкомысленные женщины будут у ваших ног, опережая в меру добродетельных.
- Вот как? - Заинтригованный Тарлтон едва успел вставить реплику, потому что маркиз вдохновенно продолжал.
- Не ради французских вин и парижской оперы, роскошных приемов и августейшего общества. Не ради нашего, воздуха заряженного флюидами любви. Не ради охоты и скачек.
- И зачем же я здесь, по-вашему? - Невинно поинтересовался англичанин.
- Сегодня мы вспоминали об Андре, после чего меня пронзила догадка. Случайности не случайны, и я вдруг всё понял...
- Продолжайте, Жильбер, обойдемся без драматических пауз и прочих театральных эффектов, - попросил Тарлтон.
Лафайет собрался с духом и изрек своё заключение:
- Итак, вы здесь не на увеселительной прогулке. Вы снабжаете сведениями о положении дел во Франции английские власти.
- Что же вы станете делать с разоблаченным шпионом, Лафайет, петлю уже приготовили? - Хладнокровно усмехнулся британец, небрежно откидываясь на спинку кресла.
- Франция не боится шпионов, Франции нечего скрывать, - звонко выпалил маркиз. - История вершится на ваших глазах, мсье. Если же глаза почтенных лордов Альбиона не столь зорки, то я буду даже рад тому, что вы укажите им на детали, ускользнувшие от их внимания. Франция стоит этой тонкой игры. Вы умный человек. По-настоящему умный и бесстрашный, а это редкое сочетание, клянусь честью!
- Слишком много откровений для одного вечера, маркиз, не боитесь переутомления? - Иронично поинтересовался Тарлтон.
Но Лафайет не обращал внимания на снисходительную насмешливость своего собеседника, он продолжал со всем пылом:
- Я пришел сказать о том, что восхищен вами, мой несравненный враг. Примите мое поклонение и не наказывайте своим пренебрежением. Я не вынесу вашей неприязни.
- А разве неприязнь между врагами не законна? - Британец надменно вскинул бровь.
Француз покачал головой:
- Нет, вражда слишком сложное и многогранное чувство. Это глубочайшая из привязанностей, острейшее из противоречий и чистейшая из радостей. Достойный враг стоит когорты друзей.
- А вы философ, маркиз, - заметил Тарлтон.
- Нет - я одержимый, - горестно возразил Лафайет, залпом выпивая очередной бокал шабли и отставляя его в сторону. - Сегодня вечером я был несдержан и имел неосторожность сделать вам непристойное предложение. Так вот, вопреки всем рассудочным доводам, я нисколько не сожалею об этом. Я пришел к вам совсем не для того, чтобы просить прощения. Прощение в данном вопросе также неуместно, как и примирение между нами.
- Итак, вы не отступаете от своих намерений, - уточнил Тарлтон. - И поэтому пришли угрожать мне разоблачением, дабы шантажом добиться желаемого.
Лафайет внезапно побледнел, его губы задрожали, а глаза широко распахнулись. Вцепившись в подлокотники кресла, он как будто боролся с мучительным недомоганием.
- Поверьте, я никогда не причиню вам вреда, - сдавленно прошептал он, прижав руку к тяжело вздымающейся груди.
- Что с вами? - Обеспокоенно спросил британец, глядя, как по телу гостя пробегает крупная дрожь.
- Я на грани помешательства. Мне ничего больше не нужно в жизни. Клянусь небом, я никого еще так не хотел. Если вы не снизойдете, то я очевидно умру. - Глаза француза полыхали дьявольским огнем, на щеках играл нездоровый румянец, искусанные в отчаянье губы припухли.
- Вам лучше прилечь. Позвольте, я отведу вас в спальню.
Лафайет благодарно кивнул в ответ на это предложение, и с удовольствием ощутил, как сильные руки англичанина помогают ему подняться из кресла. Обняв Тарлтона за плечи и уткнувшись лицом в его густые вьющиеся волосы, маркиз шумно вздохнул, вновь пробираемый дрожью.
- Как мне благодарить вас за заботу? - Простонал Лафайет, лихорадочно прижимаясь к своему благодетелю.
- Вы так добры к несчастному порочному человеку, - восторженно выдохнул француз. Он коснулся губами шеи Тарлтона и затаил дыхание, ожидая ответной реакции. Взрыва негодования не последовало, и Лафайет повторил эту робкую ласку.
Наконец они добрались до спальни. Лафайет был водружен на кровать, но, тут же, сполз с покрывала на ковер и, блаженно улыбаясь, прильнул к Тарлтону, обхватив его колени. Француз настойчиво потянул на себя, вцепившись в полы халата англичанина, и тот невольно подался вперед, упершись руками в плечи беспардонного наглеца.
- Проклятье, Жильбер, я немедленно выставлю вас за дверь, если вы не угомонитесь, - приглушенно выругался Тарлтон.
- Я обязан воздать вам за ваше участие нежной дружеской лаской, - елейно пролепетал маркиз, глядя на него снизу вверх глазами полными обожания.
Прежде чем Тарлтон успел что-либо возразить, Лафайет прижал его к себе и потянул на ковер. В ходе короткой борьбы англичанин был освобожден от своего длинного бархатного халата к неистовому ликованию француза, который обнаружил, что ночной сорочки под ним не оказалось. Получивший свой шанс маркиз дивным образом поправляется и проявляет чудеса ловкости, неудержимо стремясь к подвигам любви. Покрывая поцелуями, открывшийся ему роскошный полигон для сладострастных маневров, он поспешно избавляется от одежды. Даже многосложные застежки и хитросплетенные узлы аристократического туалета не устояли против неукротимой страсти и были грубо низвержены.
- Ваше тело дарит исцеление, - жарко прошептал Лафайет, - мне становится лучше с каждой минутой.
Очень скоро чувственное опьянение овладело и Тарлтоном. Горячий, требовательный француз заставил его трепетать под натиском изощреннейших ласк. Он оказался совершенно необыкновенным любовником, чье неугасимое пламя стремительно перекинулось на объект его страсти. Любовная игра обострила чувства, желание нарастало и сделалось непреодолимым.
Плыть на волнах эйфории, впадая в первобытный транс, казалось томительно невыносимым. Сначала Тарлтон взял маркиза за волосы, вынуждая его оторваться от самозабвенного исполнения чувственных фортелей, затем властно привлек к себе, и они сплелись в страстной схватке. Застыв над своим любовником, Лафайет победно улыбнулся и спросил:
- Вы все еще хотите, чтобы я убирался ко всем чертям, сударь?
- Хочу, чтобы вы перестали ухмыляться и продолжили это безумие.
- Не подозревал в вас такой темперамент, мой дорогой. Что же я готов, и коль скоро преграды пали, ничто не остановит моего триумфального шествия.
- Вам еще не надоело себя слушать? – Тарлтон в отчаянье закатил глаза.
- А вам так не терпится? – Лукаво поинтересовался маркиз.
- Вот только вы явно утратили решимость. – Небрежно поддел француза англичанин.
- Бог с вами, я полон решимости, - немедленно заверил Тарлтона Лафайет. - Сейчас вы получите меня целиком и полностью.
- Отлично.
Рука француза скользнула вниз, протиснулась между их телами, и он направил свою твердую плоть к желанной цели. После закрепление на занятых позициях Лафайет обхватил руками бедра партнера и позволил телу двигаться в древнем ритме любви.
Греховная горячка заставила обоих мужчин мешать стоны с восторженными ругательствами. Впрочем, то, что в исступлении выдыхал Тарлтон, Лафайет понять не мог, уж больно своеобразен был его родной диалект. Да он не особенно прислушивался, жадно утоляя свое вожделение и бормоча что-то упоительно-бессвязное. На пике страсти его экзальтация достигла своего апогея, неописуемое плотское удовольствие сделало ее безудержной. Он выкрикивал форменные непотребства, чередуя их с нежными признаниями и трепетными мольбами. После того, как любовник под ним содрогнулся в экстатических конвульсиях, Лафайет отстранился и решительно поставил его на колени.
Восхитительная покорность британского разведчика привела маркиза в любовное неистовство, и он овладел им, яростно ударяя бедрами по тугим ягодицам. И, наконец, с торжествующим возгласом, Лафайет дал залп из своего орудия, в последнем порыве прижимаясь к Тарлтону всем телом. А затем они в изнеможении растянулись на персидском ковре.
- Часы бьют, - рассеянно протянул Лафайет, когда сквозь шум в ушах вдруг различил удары колокола на городской ратуше.
***
Часы действительно пробили семь. И маркиз Лафайет приоткрыл тяжелые веки и застонал. Тело отзывалось ноющей ломотой, голова была свинцовой, в пересохшем горле мерзко саднило.
Он осторожно приподнял голову и окинул комнату недоверчивым взглядом. Знакомая обстановка его любимой спальни, той самой, которая рядом с кабинетом. Вязкий полумрак зимнего вечера, крупные снежинки настойчиво бьются в оконное стекло, словно глупые белые мотыльки. Он совершенно один, лежит, укутанный до самого подбородка атласными одеялами, с теплой грелкой под боком. На прикроватном столике - подсвечник с несколькими зажженными свечами, лечебная микстура в пузатом флаконе, стакан и хрустальный графин с водой.
Память сонно заворочалась в ответ на настойчивый призыв своего хозяина и принялась неохотно извлекать из туманного прошлого недавние события и образы. Лафайет вспомнил, что схватил простуду после того, как разгоряченный спиртным состязался с Тарлтоном в парфорсной езде, вольтижировке и лансадах в ненастную зимнюю ночь. Мало того, что он, в конечном счете, проиграл, так еще и слег в постель с сильнейшим жаром, в то время как его соперник остался в добром здравии. Его великолепно вышколенный жеребец летел через садовую изгородь, вытянувшись в грациозном прыжке, в то время, как сам маркиз уже лежал в сугробе. Такова была живописная картина, развернутая перед мысленным взором Лафайета услужливой памятью. А Тарлтон? Конечно, он был на высоте. Его фигуры изумляли безупречностью исполнения - пассаж, пиаффе, траверс и прочие элементы выездки, почти акробатические упражнения на скачущем по кругу скакуне. И надо ли отмечать, что англичанин обставил Лафайета в кроссе, не говоря уже о лансадах - высоких крутых прыжках лошадей. Впрочем, маркиз восхищенно вздыхал вместе с почтенной публикой, пока не угодил в сугроб. Он нисколько не сожалел о своем поражении, а вот о падении в мокрый снег - весьма.
Сухость и жжение в горле напомнили о себе. Лафайет нерешительно пошевелился под толщей одеял. Когда ему удалось утвердиться в сидячем положении, он дотянулся до графина и налил себе воды. Сделав несколько торопливых глотков, он невольно замер. В кабинете тихо скрипнуло кресло, послышались приближающиеся шаги, и в арке дверного проема возникла знакомая фигура.
-Добрый вечер, Жильбер - проговорил Тарлтон, медленно приближаясь к кровати маркиза. Таинственный полусвет обрисовал его лицо с точеными скулами, иронично изогнутой линией губ и глубокими темными глазами.
- Как вы себя чувствуете? - Спросил он, опускаясь на стул рядом с кроватью.
Зеленые глаза француза оживленно сверкнули.
- Не то чтобы распрекрасно, но всё на своих местах и ни одного лишнего отверстия. К счастью мне не пришло в голову предложить вам посоревноваться в фехтовании.
- Прошу прощения за поздний визит, я не хотел тревожить вас в вашем нынешнем положении.
- Какие глупости, - запротестовал маркиз, - я рад быть потревоженным таким гостем, как вы. Сожалею, только что не могу оказать вам достойный прием.
На несколько мгновений в комнате воцарилось молчание, словно оба собеседника собирались с мыслями, прежде чем перейти к сути дела. Первым заговорил Лафайет.
- Я должен сказать вам что-то важное, - не без волнения начал он.
Но Тарлтон повелительным жестом заставил его замолчать.
- Вы еще успеете это сделать, когда поправитесь, Жильбер. А сейчас не самое подходящее время для важных заявлений. Избегайте волнения.
Между собеседниками снова повисла напряженная тишина. На этот раз ее нарушил Тарлтон.
- Оставим долгие излияния, не лучше ли проститься налегке? На самом деле я решил дождаться вашего пробуждения и навязать вам свое общество, потому что хотел попрощаться перед отъездом. Иначе бы я не позволил себе подобную вольность.
- Завтра вы покинете Францию, - по-детски беспомощно протянул Лафайет.
Британец утвердительно кивнул, наблюдая за тем, как маркиз нервно комкает край одеяла и растерянно моргает.
- Оставайтесь, я прошу вас, - в отчаянии выпалил он - Окажите мне честь - примите командование французской кавалерией.
Тарлтон не выдал своего удивление и ответил с подчеркнутой вежливостью:
- Благодарю вас за высокое доверие, но моя жизнь принадлежит Англии. Только долг перед ней заставит меня снова взять в руки оружие и встать под боевые знамена.
Лафайет упрямо вскинул голову.
- Но разве это предательство - занять место стоящее вас и оказать мне тем самым дружескую услугу? Предоставит ли Англия вам подобную возможность, или вашим талантам предстоит бесславно захиреть?
В себе уже содержит верность долгу
Свою награду.*
- Конечно Шекспир, - слабо улыбнулся Лафайет, огорченно покачав головой.
- Верность долгу - едва ли не единственное, за что я в праве пользоваться вашим уважением, - наставительно молвил англичанин. - Ведь если вы обратитесь к не столь далекому прошлому, то вероятно вспомните, что я доставил вам немало неприятностей в Америке. Вы, надеюсь, отдаете себе отчет в том, что я преследовал вас тогда с самыми враждебными намерениями и был готов к радикальным мерам. Полагаю, вы понимаете, что я вполне мог вас убить?
Лафайет восхищенно кивнул все с той же болезненной улыбкой на губах.
- Ах, разумеется, - благоговейно прошептал он.
- Осмелюсь напомнить вам, что наши народы испокон веков ведут вражду. И ваш отец пал в битве с англичанами, пораженный снарядом из британского орудия.
Маркиз, которому напомнили об основной цели его "крестового похода" в Америку, задумчиво изрек:
- Я давно отказался от мести. За годы, проведенные на войне, я осознал очень многое и избавился от ребяческого вздора, одержимый которым давал клятву служить вендетте до конца дней. Знакомство с вами тоже повлияло на меня определенным образом. Я понял, что хочу, чтобы вы были рядом. Не уезжайте, я вас прошу.
- Вы нездоровы, Жильбер, - с плохо скрываемой досадой заметил британец. - Навязчивые идеи нередко являются следствием лихорадки.
Француз небрежно пожал плечами.
- Может быть, - мягко усмехнулся он. - Но, ни одна лихорадка не приносила с собой такой восхитительной легкости в голове и приятного покалывания в груди. Вы знаете, я склонен думать, что не желаю выздоравливать.
Не говоря больше ни слова, Тарлтон медленно поднялся. На прощание он пожал руку Лафайету, и тот с явным нежеланием разнял свои пальцы и отпустил кисть, которой завладел во время разговора, ту самую кисть Тарлтона, что была покалечена в бою и лишена двух пальцев.
Когда британец уже был у двери в покои маркиза, нарочито громкий голос с легким придыханием заставил его остановиться.
- Вы можете не разделять моих чувств, но, ради Бога, не думайте меня жалеть, - говорил Лафайет. - Это также грешно, как и смеяться надо мной. Никто на этом свете не смеет меня судить.
Последние слова застыли в полумраке гулких комнат, и Лафайету казалось, что они продолжают звучать, вибрировать натянутой струной в напряженном воздухе даже после ухода позднего гостя.
Лафайет остался сидеть на кровати, неподвижно застывший с безумно бьющимся сердцем. А Тарлтон вышел в снежную ночь, думая о том до чего же экзальтированны французы и как губительно подчинено само их существо безумным порывам страстей.
* Уильям Шекспир «Макбет»