Хроники Зеленого Драгуна. Часть 5

[Irbis_light]

Название: Хроники Зеленого Драгуна
Автор: Irbis_light
Фандом: Исторические события
Пэйринг: Джон Андре/ Банастр Тарлтон
Рейтинг: NC-17

V

Face of an angel. Heart of a wolverine.
(one of the descriptions of Banastre Tarleton )

Нет стойких женщин даже в дни удач,
А в горе и весталка ненадежна.
(Уильям Шекспир "Антоний и Клеопатра")

Северная Каролина, усадьба Слокум, январь 1781г.

Пальцы, крепко стиснувшие холодный ружейный металл, не ощущали опоры, не находили поддержки в равнодушном куске железа. Сущей глупостью было бежать через гостиную в кабинет мужа, чтобы схватить с полки ружье, даже не позаботившись о патронах. А после прятаться в кухонной прихожей, стараясь при этом не попасться на глаза прислуге. Что может она, вооруженная незаряженным ружьем, против офицера британской армии, кроме как выставить себя перед ним примитивной дикаркой, жалкой истеричкой? Защитить свой дом, своё имущество, своё тело? Первым и вторым он свободно пользуется с её согласия. И едва ли что-либо может помешать ему овладеть третьим, заполучить его в свое полное распоряжение, как и всё то, что принадлежало ей, и что она не сумела отстоять.
Молодая женщина закусила губу от бессильной злости. Голубые глаза настороженно следили из полумрака коридора за гостиной, залитой болезненно-бледным светом зимнего утра. Словно волчица из норы, она наблюдала за своим врагом в зеленом мундире, который стоял у окна, заложив руки за спину и, казалось, даже не подозревал о том жгучем гневе, с которым впивается в него ее взгляд. И, если она была хищницей, неистовой провинциалкой с прихотливой душой, то человек, который пробудил в ней бурю, скорее являлся охотником, обуздавшим свои инстинкты и преуспевшим в истреблении себе подобных. В его наружности не было ничего пугающего, но он заставлял ее трепетать. Её, ту, которая легко управлялась со свирепыми быками и норовистыми лошадьми, которая, отпустив мужа на войну, готова была с оружием в руках защищать усадьбу и плантации от грабителей и оккупантов, которая не боялась ни змей, ни волков, ни индейцев.
- Миссис Слокум, мэм. С вами все в порядке? – Раздался за спиной напряженный голос служанки.
Мери Слокум поспешно обернулась, растеряно улыбаясь.
- Вcе хорошо. Я просто хотела взять немного льняного масла, чтобы смазать ружье. Этой зимой волки стали особенно злыми и кровожадными.
- Двуногие хищники в королевских мундирах лишают их пищи, уничтожая дичь в наших лесах, - вздохнула старая женщина. – Будь я помоложе, я бы, конечно, держала свой болтливый язык за зубами. Осторожнее, моя дорогая, берегите себя, ведь у вас-то еще вся жизнь впереди.
- Наша молодая страна не знает страха, вот и я не испугаюсь, Изабель, - гордо ответила миссис Слокум.
Изабель принесла из кухни промасленную ветошь, и Мери поблагодарила кухарку и направилась в кабинет, чтобы смазать ружейный замок. Она решительным шагом вошла в гостиную, поглощенная мыслями о ружье и масляной тряпице, и откровенно оторопела, столкнувшись с насмешливо-изумленным взглядом британца. Неприятель был вызывающе невозмутим, его снисходительная улыбка при виде оружия в ее руках заставила ее смутиться и даже на мгновение устыдиться своего воинственного запала.
- Доброе утро, миссис Слокум, - молвил англичанин, учтиво поклонившись хозяйке дома. – Не могу вспомнить, чтобы я чем-то прогневал вас. Должно быть, мне следовало предусмотрительно принести клятвенные обещания не причинять вам вреда, тогда бы вы испытывали ко мне больше доверия.
- Если не возражаете, то я скорее доверюсь старому мушкету супруга, коль скоро довелось ночевать под одной крышей с таким, как вы, - дерзко выпалила Мери Слокум.
Злость снова охватила ее, заставив огрызнуться в ответ на его холодную, язвительную корректность.
- Такими, как я? – Переспросил офицер с шутливым удивлением. - Не похоже, что солдаты королевской армии частые гости в этом доме, раз ваш муж-мятежник до сих пор на свободе.
- Мой муж служит в армии своей страны, - ответила миссис Слокум, и ее голос звенел возмущением.
Английский оккупант надменно вскинул бровь.
- Вы меня озадачили, сударыня, не подозревал о существовании на этом континенте какой-либо страны, кроме законных владений нашего государя.
- В таком случае, ваша неосведомленность может вам очень дорого обойтись, мистер Тарлтон, - жестко отчеканила женщина.
- Оружие в ваших руках послужило достаточным предупреждением, мадам. Впредь я буду осмотрительнее.
- Это, - Мери Слокум выставила перед грудью ружье, - всегда будет при мне, так что вам не удастся застать меня врасплох.
- Вас утомит эта ноша, - снисходительно заметил Тарлтон. - Но если она успокоит ваши нервы, то пусть будет так, как вам угодно. Не стану уверять, что не дотронусь до вас, понимая всю тщетность подобных усилий.
Высокая молодая женщина, чьи белокурые локоны выбивались из-под чепца, а миловидное лицо исказилось от недобрых чувств, пренебрежительно дернула подбородком и, церемонно присев, удалилась.
И пока Тарлтон безмятежно перелистывал страницы книги и наслаждался чаем в её гостиной, Мери Слокум, закрывшись в кабинете, расхаживала от стены к стене, стараясь остудить свой гнев.

***

@темы: исторический слэш, британцы, исторические личности, творчество автора, колониальные войны, драгуны, Банастр Тарлтон

Comments

[Irbis_light]

Вороны черной волной взметнулись с деревьев. Последний приговоренный к смерти мародер вопил, как одержимый дюжиной демонов. Королевским солдатам удалось его угомонить лишь ударом приклада в живот, после чего пленный согнулся пополам и зашелся мучительным кашлем. Четверо его товарищей по несчастью уже украшали ветви ближайших шелковиц.
- Их допросили как полагается, Бордон? Что вам удалось узнать? – Наблюдавший за ходом экзекуции Тарлтон обратился к своему адъютанту.
- Ничего существенного, кроме того, что один из них передавал донесения Мариона генералу Грину, - сухо доложил капитан. – Эти сведения мы получили не от самого обвиняемого, а от его кузена, который таким образом надеялся избежать высшей меры королевского правосудия.
Тарлтон бросил бесстрастный взгляд на повешенных.
- Как вы считаете, Бордон, среди этих разбойников могли быть участники преступления, совершенного в поместье Фэрроу? – Тихо спросил он.
- Это весьма вероятно, сэр. - Бордон угрюмо наклонил голову, уставившись на снег под ногами.
- Этот последний возглавлял их шайку? – Тарлтон наблюдал за тем, как крепкого на вид американца подхватывают под руки и подводят к раскидистому дереву, как он пошатывается и беспомощно трясет головой, что-то торопливо бормоча.
- Можно сказать так, сэр. По крайней мере, он был одет и вооружен лучше всех остальных, - ответил Бордон.
- В таком случае вы правильно поступили, что оставили его напоследок, - отметил полковник.
- На допросе он поносил короля, сыпал проклятьями в адрес наших солдат и заявлял, что на его счету полсотни англичан, - холодно добавил адъютант.
- Поглядим на него поближе.
Казалось, Тарлтон вздумал собственными руками свернуть шею приговоренному к казни мятежнику, столь решительно он зашагал к группе солдат набрасывающих веревку на мародера. При появлении командира драгуны вытянулись и застыли. Бордон видел, как одним небрежным жестом полковник дал знать своим людям, что следует помедлить с приведением приговора в исполнение.
Пленник выпрямился и замер перед Тарлтоном, глядя на него с волчьей свирепостью и затаенным страхом.
- Вы обвиняетесь в преступлениях против Короны, а также в посягательстве на частную собственность и жизни мирных граждан колонии. Вам предоставляется право последнего слова.
Разбойник был на голову выше Тарлтона и гораздо массивнее его, но у Бордона не было сомнений, что, если бы даже первый был вооружен, и случилось непредвиденное, драгун расправился бы с ним без посторонней помощи. Однако скиннер не только не отважился напасть, он даже не сумел принять свой приговор с честью, сохраняя апломб и презрение к врагу. Вместо проклятий с его дрожащих, потрескавшихся губ сорвался отвратительно жалкий вой, колени преступника задрожали, грозя подогнуться, бледное, небритое лицо исказила судорожная гримаса, и он отчаянно закричал:
- Долой Конгресс! Благородные господа, смилуйтесь! Пощадите! Да здравствует король Георг! О, Всемогущий Господи, спаси меня!
К несчастью для приговоренного приступ его запоздалого раскаяния был воспринят холодно. Солдаты короля неприязненно поморщились, а их командир хмуро смерил отчаявшегося мятежника пронзительным, как удар шпаги, взглядом. Этот англичанин, проклинаемый всеми повстанцами Юга, внезапно оказался совсем рядом с пленником, так близко, что обезумевший висельник мог бы вцепиться своими ручищами ему в горло. Глядя в расширившиеся от ужаса глаза мародера, он отрывисто произнес несколько слов, которые опустошили несчастного еще до того, как его душа рассталась с бренным телом.
- Для таких, как ты, нет ни Бога, ни Дьявола, ни Рая, ни Ада. Только небытие и полное забвение.
Тарлтон отступил назад и подал знак солдатам, чтобы продолжали экзекуцию. Он с болезненным вниманием впитывал в себя каждый миг этого дьявольского представления. Но мрачное удовлетворение от созерцания того, как на оцепеневшем преступнике затягивают петлю и заставляют его забраться на деревянную колоду, сменилось мучительным смятением при виде агонии висельника. Точно так на глазах у возбужденной толпы обречен был хрипеть и извиваться в предсмертных конвульсиях Джон Андре… Черная повязка на лице не могла стереть все грани окружающего мира, оборвать нити, лишить чувств. И, даже в объятьях смерти, он должен был испытывать отчаяние от того сколь унизительно его положение, и сколько позора в каждом акте этой казни, не позволяющей сохранить человеческое достоинство и уйти из жизни чисто.
На губах умирающего выступила кровавая пена, его безумная пляска замедлилась. Вскоре тело вытянулось и замерло, едва заметно раскачиваясь на веревке, привязанной к корявой ветке старого дерева. Тарлтон зажмурился и несколько мгновений простоял неподвижно, глубоко вдыхая сырой холодный воздух. Затем он повернулся спиной к месту казни и побрел через заснеженный сад к усадьбе.
Белые сугробы рыхлого снега и зловещие черные деревья с узловатыми ветвями, серое небо и тишина – всё это напоминало чистилище… Даже вороньё, предвкушающее поживу, не нарушало гробового молчания хриплыми и резкими криками. Всё застыло в каком-то тягостном оцепенении.
Обогнув старую яблоню с толстым, как у дуба, стволом, Тарлтон неожиданно столкнулся с миссис Слокум. Хозяйка усадьбы была бледна и взволнована, вне всякого сомнения, она не случайно оказалась в саду, а наблюдала за ходом экзекуции от начала до конца. Застыв друг напротив друга, они с минуту, молча, обменивались взглядами. В глазах женщины читалось негодование, ее соперник смотрел с досадой и раздражением.
- Вы выбрали не самое удачное время для прогулки, миссис Слокум, - с напускным спокойствием заметил Тарлтон. - Тому не способствует ни погода, ни то зрелище, которое вы вынуждены наблюдать здесь. Позвольте мне проводить вас в дом.
Он сделал шаг по направлению к Мери Слокум, и та немедленно отступила назад, прожигая его гневным взором.
- Прошу прощения, я едва не забыл как неприятно вам мое общество и нежелательны какие-либо контакты. Я не смею взять вашу руку, но убедительно настаиваю немедленно покинуть двор, - последние слова, невзирая на плавность тона, прозвучали, как приказ.
- Вы вешаете людей у меня на ферме и еще смеете мной командовать, столь цинично демонстрируя хлопоты о моем душевном покое! – Глаза Мери сверкали из-под капора, ее голос дрожал от возмущения. - Что дальше? Превратите мою гостиную в камеру пыток?!
Тарлтон пронзил ее убийственно холодным взглядом. Обычно такого невербального внушения оказывалось достаточно, дабы привести в повиновение даже самых отъявленных смутьянов. Однако эта разгневанная валькирия, дерзко вскинув голову, продолжала удерживать занятые позиции.
- Ваше вызывающее поведение только обостряет ситуацию, миссис Сслокум, - с глухой угрозой произнес он. - Будьте благоразумны и воздержитесь от демаршей.
- Почему бы вам не запереть меня в подвале, или, еще лучше, не воспользоваться вашей саблей и не заставить меня замолчать навсегда, чтобы не создавать вам больше проблем?
В ответ он взглянул на нее с полупрезрительным сожалением, и, медленно развернувшись, направился к крыльцу.
- Вижу, вы слишком долго живете без мужа, если желание закатить скандал побеждает в вас здравый смысл, - бросил он, прежде чем скрыться за дверью.

***

[Irbis_light]

Седой утренний туман поглотил фигуры всадников, они стали призрачны, едва различимы, а затем и вовсе растворились в бледном мареве. Мери медленно отошла от окна.
Англичанин отбыл в свой лагерь. Уехал в сопровождении адъютанта, который явился к нему чуть свет. В тишине гостиной зловещим набатом отдавался в ушах женщины стук ее собственного сердца. Она стремительно пересекла комнату, поднялась по деревянной лестнице на второй этаж и остановилась у двери в покои британца. Рассердившись на себя за нерешительность, миссис Слокум взялась за бронзовую ручку, повернула ее и переступила порог гостевой спальни. Если не считать нескольких книг, оставленных на письменном столе и прикроватной тумбочке, порядок в комнате царил безукоризненный. Мери была несколько удивлена тем, что военнослужащий так много времени посвящает чтению. Даже в такой глуши, как Северная Каролина, молодой офицер мог бы избрать для себя занятие более приличествующее светскому кавалеру. Впрочем, он ведь англичанин, а они ужасно чванливы, и всегда стараются подчеркнуть свое превосходство и просвещенность во всех областях науки, искусства и быта.
Одна из книг, забытых Тарлтоном на столе, содержала какие-то карты, графики, и схемы. Она изобиловала такими загадочными словами, как "стратагема", "рекогносцировка", "ложемент" и "деривация". Содержание другой книги было куда более привычно и понятно для восприятия Мери, поскольку на ее страницах выстроился аккуратный ряд поэтических строф Шекспира. На широких полях этой книги были оставлены пометки и рисунки, сделанные изящным, как у дамы, почерком. Мери бросилось в глаза стиллизированное изображение цветка розы с латинской надписью "Sub rosa est" под ним. Этот витиеватый почерк, сам характер легкомысленных картинок на полях ничем не напоминали Тарлтона. У женщины создалось впечатление, что томик Шекспира некогда принадлежал другому человеку, более открытому, экспрессивному и творческому.
Подняв глаза от страниц, миссис Слокум заметила на столе небрежно свернутое письмо. Прежде белый прямоугольник загораживали сложенные одна на другую книги. Несколько мгновений Мери колебалась, разрываясь между благочестием и любопытством. Но, напомнив себе о том, что с вражеским оккупантом церемонии неуместны, а любая информация о противнике может оказаться полезной, она решительно развернула письмо. Плотная бумага пахла корицей, добротные чернила ложились на неё ровными рядами строк, исполненных искреннего чувства.
«Дражайший брат мой!
Я беру перо, дабы сообщить, что у нас дома всё по-прежнему, всё своим чередом. Тебе, конечно, нет нужды в моих злободневных хлопотах, поэтому я не стану навевать на тебя тоску долгими и многословными излияниями. Тебе итак прекрасно известно, кто будет приглашен к нам на святки в этом году, с какой начинкой испекут пироги, и как долго Клейтон будет проповедовать нам нравственность, исторгая слёзы умиления у маменьки, которой невдомёк, что её апостол удалится к себе в кабинет и приложится там к бутылке и скабрезному роману. Том все также смешно завивает букли на своем парике и носит костюм времён королевы Анны. Он говорит - ничто так не портит человека, как армия, в особенности, если таковой не обладает высокими моральными устоями. Но я знаю, что он гордится тобой и по-своему тебя любит, как и мы все.
Скоро настанет еще одно Рождество без тебя... Знаешь, с каким нетерпением я жду, когда ты, наконец, вернешься домой! Можешь назвать меня тщеславной особой, но я воображаю, как ты в парадном мундире, с перевязью и эполетами, введешь меня под руку в бальный зал нашей городской ратуши. Ты даже себе не представляешь, как изведутся от зависти сестры Дарси и наша первая леди - Амелия Сеймур. Тебе стоит остерегаться этой хищницы, поскольку она имеет на тебя виды с тех самых пор, как прочла в Газете о твоих подвигах. Теперь ты стал завидным женихом и блестящей партией даже для знатных столичных барышень. Хорошо, что ни одна из этих предприимчивых американок до сих пор не завлекла тебя в свои сети, потому что на родине тебя ожидают баронессы и графини. Поскольку твоя своенравная сестра отказалась от чести породниться со знатью, нашему семейству остается возлагать надежды лишь на тебя.
Я надеюсь, что не слишком огорчила тебя, когда отвергла ухаживания Френсиса Роудона. Мне бы не хотелось, чтобы мое решение повлияло на ваши с ним отношения. Я понимаю, как важна дружеская поддержка, когда ты так далеко от родины, в чудовищном горниле войны.
Береги себя, не позволяй этим мятежникам наносить тебе увечья. Возвращайся целым и невредимым. Помни, что ты обещал танец своей взбалмошной сестрице и держи свое слово. Любящая тебя Бриджит».

[Irbis_light]

Сегодня вечером миссис Слокум впервые, войдя в гостиную, задержалась там, поддерживая беседу с тем, кого прежде демонстративно избегала.
- Настраиваетесь на возвышенный лад, сударь? – Сладким голосом вопросила она, изображая любезную улыбку. И, бросив выразительный взгляд на сборник Шекспира в руках Тарлтона, продолжила: – Так легче не думать о крови, которую вы проливаете, об агонии ваших жертв? Быть может, по примеру своего соотечественника Вульфа станете декламировать стихи на поле боя, а также во время казней и прочих зверств. Вряд ли это оценят те несчастные, которых вы губите, или ваши драгуны, зато потешите свое самолюбие, воображая себя Генрихом V.
Тарлтон медленно закрыл книгу и положил ее на колени.
- Вы сегодня на редкость разговорчивы, мадам, - отметил он. – Не вижу ничего дурного в том, чтобы подражать Джеймсу Вульфу, талантливому полководцу, самоотверженно служившему своей стране. Человек, наделенный такой пламенной душой и беззаветно преданный долгу достоин всяческого восхищения. Что же касается Шекспира, то его произведения не позволяют забыть о смерти, также как они способны пробуждать к жизни.
- Подумать только, до чего вы все похожи, и сколь рьяно защищаете друг друга. Британцы, - это слово она произнесла с непередаваемым пренебрежением. – Считаете себя высшей силой, и надменно взираете на весь мир. Никто не вправе усомниться в истинности ваших изречений, в их кристальной точности и вселенской справедливости. Ваши книги, ваш театр, ваша армия и флот, без сомнения, самые лучшие. Кто же посмеет не согласиться, когда в грудь его нацелен багинет? Вы – звери, лицемерно прикидывающиеся благородными и великодушными покровителями угнетенных.
Англичанин драматически прижал руку к груди и закатил глаза.
- Браво, мадам, ваш монолог мог бы украсить лучшую из пьес Шеридана. Хотя в нем больше эмоций, чем разумных доводов.
- Что же вы не торопитесь сразить меня ответным глубокомысленным пассажем? - Вспыхнула Мери.
- Зная ваше предубеждение и горячность и, опасаясь вашего оружия, я, пожалуй, оставлю выпад без ответа, - невозмутимо откликнулся драгун.
- Да вы просто не можете опровергнуть сказанного вот и все. Вы понимаете, что я права, поэтому не пытаетесь возражать, - досадливо фыркнула она, по-детски надув губы.
- В вашей обвинительной речи не было ни одного логического аргумента, мне попросту нечего опровергать, - с обидной снисходительностью произнес Тарлтон. - К тому же, как человек с юридическим образованием, я не могу считать серьезной претензию, основанную на личной неприязни.
Мери Слокум сердито потупилась и мстительно ковырнула каблуком ковер. Она собиралась было удалиться, но англичанин снова заговорил с ней, на этот раз мягким, почти дружественным тоном:
- И всё-таки, почему вы с презрением отвергаете культурное наследие вашей официальной родины? Ведь именно Англия взрастила и воспитала вас. Кто осваивал для вас эту землю, кто помогал защищать ее от врагов, кто ваши предки, в конце концов?
- Беглецы и изгнанники, отвергшие Корону или отверженные ею. Я не англичанка и никогда ей не была, я родилась здесь, это моя земля, а вы на ней - чужой. – Вcе с тем же вызовом во взоре и голосе парировала женщина.
- Это владения короля и я здесь по его монаршей воле, дабы развеять смуту и восстановить законность и порядок, - строго заметил Тарлтон.
- Король, которому вы верно служите, сумасшедший, пораженный душевным недугом человек, который не в состоянии отвечать за свои поступки, - презрительно заявила миссис Слокум. - Правоспособность и дееспособность важны для гражданина, но для правителя они обязательны!
Несколько мгновений он обескуражено смотрел в широко распахнутые голубые глаза американки, испытывая одновременно горькое негодование и чрезвычайное изумление. А затем, раскрасневшаяся и взволнованная, как после отчаянной скачки, Мери схватила свое ружье и поспешила покинуть поле боя.

***

[Irbis_light]

Ясным январским утром на пороге дома Слокумов появился майор Хангер. Засвидетельствовать свое почтение хозяйке усадьбы он явился с сияющей улыбкой и пучком из остролиста и камышей. Будучи приглашенным на чай, драгун, как всегда непринужденный и слегка развязный, развлекал миссис Слокум забавными историями, приправленными грубоватыми остротами. Тарлтону стоило немалых усилий спровадить словоохотливого товарища за дверь. Они вышли на крыльцо, когда солнце уже миновало зенит. Хангер тут же лукаво усмехнулся и шутливо ткнул Тарлтона кулаком в бок.
- А эта твоя фермерша знойная штучка. Глаз с тебя не сводит, остается лишь поманить ее пальцем, и она бросится тебе на шею со страстью изголодавшейся тигрицы, - довольно заключил он.
- Не выдумывай, миссис Слокум - порядочная женщина...
- А ты - учтивый и благородный офицер, - оборвал Хангер сердитую речь своего друга. - Но природа все равно возьмет своё. Боюсь, что если ты галантно не предложишь ей разделить с тобой радости любовной близости, эта мадам возьмет инициативу в свои руки.
- Уймись, Джордж, - Тарлтон схватил драгуна под руку и поспешно увел с крыльца, беспокойно оглядываясь на входную дверь.
- Я только предупредил тебя: если ты разочаруешь леди - она воспользуется тем симпатичным ружьишком, которое я видел на каминной полке, - невозмутимо пожал плечами майор.
- Ты просто невыносим, - укоризненно покачал головой Тарлтон, едва заметно улыбаясь.
- Обещаю оставить в покое эту тему при условии, что ты отправишься со мной в одно интересное место под названием "Глоток мадеры", - торжественно провозгласил Хангер, положив руку на сердце. - По-моему тебе не помешает развеяться. А то ты уж больно привык к оседлой жизни, чего доброго пристрастишься к фермерскому хозяйству, мхом обрастешь. Ох, я ведь и сам чуть было не попался в тенёта одной коварной прелестницы, когда ездил в Саванну на Рождество. Так что вместе с пакетботом из дома, жутким похмельем и затмением рассудка чуть было не обзавелся супругой. Да, что ж, мне вроде как пора, все-таки тридцать лет. Но особенной охоты нет, скажу прямо. Не подкупает ни богатство, ни земли, ни хорошенькие ножки. Я ведь уже был женат, знаешь ли, и благослови Бог лудильщика, с которым сбежала моя благоверная.
Усмехаясь простодушным откровениям Хангера, Тарлтон шагал по скрипучему снегу на конюшню, где дожидались Адель и индейская кобыла майора - Френегонда. Лошади возбужденно приплясывали, когда их седлали, предвкушая прогулку по снежным тропам.
Упомянутое Хангером заведение находилось почти в часе езды от усадьбы, поэтому, добравшись туда, офицеры порядочно продрогли. Вопреки названию в погребе трактира не обнаружилось ни единой бутылки мадеры, не нашлось даже плохонького хереса, так что пришлось угощаться простым яблочным бренди. Недостаток изысканности меню компенсировала сверх меры любезная хозяйка «Глотка мадеры». Зрелая, но все еще очень привлекательная дама, не скупилась на улыбки и томные взгляды. Не прошло и получаса, как она уже вовсю подмигивала драгунам из-за барной стойки, прохаживалась мимо их стола, призывно покачивая бедрами, и всячески демонстрировала свою готовность приютить в собственной спальне одного, а то и сразу обоих офицеров. В то время, как Тарлтон забавлялся этой ситуацией, напоминающей охоту голодной рыси на оленей, Хангер провожал обольстительницу заинтересованным взглядом и постепенно поддавался импульсивному влечению.
- Черт возьми, Бен, - наконец сказал он, - может быть это не то небесное блаженство, которое сулят робкие объятья юной нимфы. Но я ничего не имею против того, чтобы нырнуть в геенну огненную с этой бесстыжей дьяволицей. Надеюсь, у меня хватит сил с ней справиться, иначе придется звать на помощь тебя.

[Irbis_light]

Вскоре Хангер отправился к барной стойке и окунулся в безудержный флирт с услужливой хозяйкой трактира. Тарлтон остался один, и, разглядывая янтарный бренди в своем стакане, размышлял о том, что через несколько дней полк должен будет сняться с бивуака и двинуться в поход. Он был поглощен мыслями о предстоящей экспедиции и не сразу заметил незнакомого человека, который осторожно подошел к его столу и, остановившись на некотором расстоянии, робко разглядывал его.
- Прошу прощения, сэр, - пробормотал незнакомец. – Вы - полковник Банастр Тарлтон?
Британец внимательно посмотрел на визитера, изможденного человека в выцветшем мундире и потрепанном плаще.
- Это так, - подтвердил он. - Вы не ошиблись.
Человек в мундире, цвет которого невозможно было определить, отдал честь и объявил:
- У меня для вас послание, сэр.
- Давно вы из штаба? Вас отправил полковник Роудон? – Тарлтон задавал типичные вопросы незнакомцу, принимая его за военного курьера, но тот лишь, молча, орудовал ножом, вскрывая подкладку своей одежды.
- Я не из штаба, сэр, - глухо обронил он, бережно извлекая кожаный мешочек.
- Тогда откуда же? – Удивился офицер.
- Из Уильямсберга. Провалялся там, в госпитале, почти месяц после того, как сбежал из плена. Я ужасно сожалею, что сумел доставить вам письмо лишь сегодня, ведь должен был сделать это давно, - сокрушенно вздохнул мужчина. - Случилось так, что корабль, на котором я плыл, захватили мятежники…
Тарлтон нетерпеливо вскрыл врученный ему кожаный мешок и обнаружил конверт с печатью красного воска. На воске была оттснута пятилепестковая роза, окруженная терновым венком, и латинская надпись «Sub rosa est*». Не в силах оторвать взгляд от конверта, Тарлтон жестом велел солдату присесть за стол. Затем, достав кошелек, положил его перед вестовым и сказал:
- Здесь, увы, подают только скверный бренди и ром, а я бы с радостью заказал вам лучшей мадеры или кларета. Прошу вас, угощайтесь, или распорядитесь деньгами так, как посчитаете нужным.
Но человек напротив поджал губы и посмотрел на кошелек едва ли не с презрением.
- Когда я доставлял это письмо, то действовал не из расчета на вознаграждение, - угрюмо произнес он.
- Я настаиваю на том, чтобы вы приняли это в знак моей глубочайшей благодарности, - с нажимом проговорил драгун. – Вы проявили подлинное мужество, доставляя послание от человека, который мне дорог. Я обязан воздать судьбе в вашем обличие за этот подарок.
Он с чувством пожал обветренную руку странного незнакомца, после чего тот, молча, кивнул ему и, забрав деньги, ушел.
Тарлтон взял нож и аккуратно срезал печать, не желая повредить ее. Он не надеялся когда либо в своей жизни получить конверт, запечатанный заветными «Sub rosa». Развернув симметрично сложенный лист бумаги, он принялся читать, жадно всматриваясь в каждое слово.
«Мой друг, перед твоим отъездом из Нью-Йорка я пытался поговорить с тобой о своих чувствах, но оба мы были обременены гордостью и ложной моралью, оба слишком независимы и самолюбивы. Теперь, у последней черты, перед лицом смерти, я сбросил оковы стыда и лжи, отринул все сомнения и понял, каким же был напыщенным болваном, пренебрегая тем единственным, что имеет смысл в этой жизни. То единственно важное для меня, что дает мне поддержку в эти последние минуты - это чувства к тебе, чувства, которые я пытался задушить... Имя этой благодати любовь. Теперь я открыто признаюсь в этом. Я спокоен, уверен, и жалею лишь о том, что не имею возможности сказать это тебе лично, прежде чем передо мной распахнуться врата вечности.
Любовь наполняет меня удивительным упоением и дает силы не бояться смерти. Это последняя награда, полученная мной от Судьбы, которая с того самого мгновения, когда я перестал отвергать и принял ее, стала моим спасением. Прошу тебя, поверь в то, что это не бред человека, потерявшего рассудок перед позорной казнью.
Я прожил яркую, насыщенную жизнь, изобилующую чувственными удовольствиями, шпионскими играми и светскими развлечениями. Мне есть что вспомнить. Я испытал все: азарт, власть, торжество, вожделение, удовольствие, слабость, боль, отчаянье, ненависть, даже одержимость страсти и пыл юношеской влюбленности, вслед за которой последовали муки уязвленной гордости и разочарование отверженного поклонника. Не было только истинной глубокой и всепоглощающей любви. Не было, потому что я не позволял ей войти в свою размеренную жизнь. Я боялся ее как чумы и сражался с ней как с лютым врагом. Твой черствый, высокомерный друг страшился впасть в зависимость от кого бы то ни было. И, в конце концов, если бы это была женщина, я бы мог взять верх над ней, подчинить своей воле. Но можешь представить мое смятение, когда я понял, что сердце предает меня, опьяненное страстью к мужчине.
Каковы были мои шансы совладать с собой, взять ситуацию под контроль? Я видел только один выход - от постыдного чувства следовало избавиться. К счастью, я так и не сумел искоренить свою благословенную слабость.
Пробил тот час, когда я не боюсь признаться в том, что полюбил тебя уже давно - с тех пор как познакомился с тобой в Лондоне. Хотя тебе прекрасно известно, что поведение мое тогда меньше всего напоминало проявление заботы и нежных чувств влюбленного человека. И, тем не менее, все действительно обстояло именно так. Я почувствовал необыкновенное душевное волнение и жар во всем теле - до мурашек по коже, когда впервые приблизился к тебе. Я был ошеломлен, уязвлен, буквально раздавлен этим откровением, ведь мне никогда прежде не доводилось испытывал влечения к мужчинам... Можешь теперь представить какое раздражение и злость ты во мне вызвал. С тех пор, mon ange*, ты стал мишенью для моих издёвок. Я хотел унизить тебя, добиться того, чтобы ты сделался в моих глазах нелепым и смешным. Но ты с честью сносил все мои насмешки и грубые шутки. А чувства, зарожденные в моем сердце, росли и крепли, они не поддавались уловкам разума.
И вот на мою долю выпало мучительное испытание твоей близостью. Сначала на борту корабля, плывущего в Америку, когда я буквально преследовал тебя, бесцеремонно навязывая свое общество. Затем во время зимовки в Филадельфии, когда я в отчаянии бросался в объятья то одной, то другой чаровницы, чтобы заглушить свою безумную жажду. И, наконец, в Нью-Йорке, когда пал последний оплот выдержки и благоразумия и, ослепленный страстью, я нарушил все границы между нами. Я пошел против твоей воли в угоду своему алчному вожделению. К сожалению, я не видел иного пути заполучить тебя, и, к своему стыду, должен сказать, что надеялся на то, что моя любовная горячка отступит после того, как желание будет утолено. Но торжество обладания и немыслимый всплеск наслаждения, который я пережил в твоих объятьях, лишили меня последней надежды на исцеление. Я понял, что совершил непоправимое, овладев тобой словно похотливый дикарь. Но к мукам совести примешивалась блаженная любовная эйфория и ощущение полной зависимости от тебя, кого я склонил к грехопадению.
Сейчас я вспоминаю об этом со слезами благодарности, без тени душевных мук, свободный от внутренней борьбы. Воспоминания об этой сладостной ночи питают меня, как будто не было других напоенных страстью бессонных ночей. Вcе утратило для меня значение, все что не связано с тобой.
Итак, Банастр Тарлтон, с удовольствием сообщаю Вам, что я люблю Вас всем сердцем. И если бы у меня был шанс прожить еще одну жизнь, то, клянусь, - я бы сделал все, чтобы добиться Вашей взаимности. Смиренно надеюсь, что не оскорбил Вас своими сумбурными признаниями и прошу отнестись к моим словам сочувственно хотя бы потому, что они являются совершенно искренними. А также последними. Остаюсь навеки Ваш, Джон Андре"

[Irbis_light]

Письмо было окончено торжественно-театрально, и это было так похоже на Джона, который переходил на пафосный тон в моменты крайнего душевного волнения.
В одной руке крепко зажат лист бумаги, в другой - стремительно пустеющий стакан, люди вокруг сделались подобны беспорядочно снующим размытым теням. Воспоминания накатывали на Тарлтона неудержимым приливом. Сияющие карие очи и загадочная улыбка Андре были в нескольких дюймах от его лица, когда тот завязывал ему глаза бархатной лентой.
- Спокойнее, сударь, - прозвучал вкрадчивый шепот. – Обещаю предупредить, если мне вздумается вывести вас прогуляться на крышу.
Это был один из вечерних приемов в лондонских апартаментах Андре. По своему обыкновению он устраивал для гостей необычные развлечения, демонстрируя изощренную изобретательность. Но триумф манипулятора угас, когда он обнаружил, что события развиваются не совсем по его сценарию. Андре оказалось вовсе не по нраву то, что одна из его послушных актрис увлекла Тарлтона в укромный уголок за шелковой ширмой и опутала паутиной чувственных ласк. Очевидно, смелости ей придала та самая черная бархатная повязка, которая некоторым образом делала Тарлтона беззащитным.
- Мисс Фаррен, - зловеще пророкотал Андре, прервав своим внезапным появлением восторги нежной близости двух юных созданий, - боюсь ваша карьера, начавшаяся на подмостках «Друри Лейн» закончится в самом низкопробном борделе. Шарм любой уважающей себя леди, даже той, которая стремится лишь подороже себя продать, держится на ее умении говорить «нет». Вы же вешаетесь на первого встречного мужчину с пламенной готовностью одарить собою каждого желающего. А вы, сэр, похоже, совершенно неразборчивы. Легкомысленные кокетки, очевидно, представляют верх ваших желаний, хотя сомневаюсь, что вы имели знакомство с более изысканными дамами.
Это было грубо. Элизабет Фаррен вспыхнула, ее губки задрожали, а глаза налились слезами. Избавившись от повязки, Тарлтон обнял ее за плечи и произнес:
- Бесс, дорогая, сделай милость – составь компанию Роудону за игрой в пикет. Я буду за тебя спокоен, когда ты окажешься в обществе истинного джентльмена, к счастью таковые здесь имеются. Ступай, не стоит тебе слушать размолвку двух недостойных людей, один из которых скомпрометировал тебя, а другой жестоко оскорбил.
Актриса торопливо поправила свой туалет и упорхнула, оставив мужчин наедине.
Андре угрожающе скрестил руки на груди, устремив на Тарлтона инквизиторский взгляд.
- Здесь вам не лупанарий*, сэр, - язвительно бросил он.
Тарлтон встретил упрек безмятежной улыбкой, вызывающе глядя в глаза противника.
- Действительно, - спокойно ответил он. - Больше напоминает вертеп.
Могла ли после этого быть надежда на повторное приглашение в обитель взыскательного буржуа, отношения с которым у Тарлтона сложились весьма непростые. Тарлтон имел все основания думать, что отныне их легкая озорная вражда обернется устойчивой ледяной неприязнью. И каково же было его изумление, когда всего две недели спустя Андре неожиданно проявил самое пристальное внимание к его судьбе. Он пришел на пустошь Уинслоу в назначенный для дуэли час, пополнив ряды тех, кто явился поддерживать сына ливерпульского торговца.
В элегантной шляпе с роскошным плюмажем и синем плаще Андре стоял на жестоком ветру и лучезарно улыбался, словно прибыл на премьеру модной пьесы.
- Цельтесь чуть ниже лба и чуть выше подбородка, - шепнул он, проходя мимо Тарлтона, - и если хватит духа, то этот прием избавит вас от необходимости ожидания ответной пули соперника.
Пряный запах парфюма обволакивал такими же теплыми нотами, как и чувственный бархат голоса.
Тарлтон обернулся и обвел взглядом своих товарищей. Роудон дрожал – не то от холода, не то от возбуждения. Сэвингтон застыл в напряженной позе, нервно стиснув свою трость. Браться Дойлы держались с показной бравадой, они натянуто улыбались, но были бледны. Один только Джон Андре излучал непоколебимую уверенность и решительно кивнул Тарлтону, когда их глаза встретились.
Грянул выстрел, Тарлтон ощутил его всем телом. А затем его противник рухнул наземь, не издав ни единого стона. Белый холст окрасился узорами багряного и серовато-розового цвета. Толпа собравшихся на поляне людей издала безумный низкий вой при виде крови и мозгов, причудливо разметавшихся по снегу в разные стороны от обезображенной головы молодого джентльмена.
И лишь один человек в этом сонме бледных и угрюмых фигур улыбался и кричал «Браво!», словно по окончании фееричного спектакля. Это был Джон Андре. Его лицо, раскрасневшееся от мороза и волнения, его блестящие темные глаза безотчетно и ясно запомнил Тарлтон.
- Благодарю за необыкновенное зрелище, - сказал Андре победившему дуэлянту, прежде чем сесть в экипаж и уехать. - Было удивительно наблюдать, как такое прелестное юное создание, как вы, направляет десницу слепой смерти и помогает ей свершить кровавый суд. Вам не в чем себя упрекнуть, известно ведь, что вызов был брошен не вами. И что ваш новоприставившийся соперник застрелил двоих, а заколол пятерых своих закадычных друзей и, как правило, тех, кому основательно проигрался в карты. Так что утешьтесь, дитя моё, вы не демон - губитель душ, но ангел, несущий возмездие.
Не мешкая, память развернула перед ним новую картину, извлекая полотно из ларца самых сокровенных воспоминаний. Это веяние из прошлого оказалось теплым, как июльский бриз, пронизанным тонкими ароматами дорогих яств и восковых свечей. На борту корабля, плывущего к берегам Америки, состоялся торжественный прием, на котором Андре услаждал слух всех собравшихся игрой на фортепиано. Сыграв несколько менуэтов, музыкант стал импровизировать. Его спонтанная игра была захватывающей, проникновенной, как признание в любви, и у Тарлтона даже закружилась голова от этих звуков. То был момент необъяснимой слабости и сладостного волнения, которое пробудил в нем его таинственный соперник.
Исполняя свою гамму, Андре время от времени бросал на него внимательные взгляды. Уже значительно позже, в Филадельфии, Тарлтон напомнил Андре о том случае и попросил повторить чарующий музыкальный опус. «Есть полнота чувств и особенные мгновения, которые повторить невозможно", - с тонкой улыбкой заметил Андре, и плавность его голоса не смягчила категоричности слов.
Снежинки продолжали падать, касаясь разгоряченного лба, как будто бы он все еще был на пустоши Уинслоу, в том злосчастном феврале, когда впервые убил человека. Но чье-то теплое дыхание приятно и успокаивающе овевало шею. Не хотелось двигаться, нельзя было приоткрывать глаза, чтобы не рассеять странную иллюзию. Небывалый сладостный покой сковал его тело. Разум перестал лихорадочно метаться и погрузился в блаженное забвение. Плавное течение чужой, темной реки уносило все дальше от берегов реальности в глубокие каверны безвестности.
Еще не угасшее полностью сознание подавало Тарлтону сигналы о том, что кто-то мягко толкает его в плечо. Затем ему показалось, что он слышит сердитый храп лошади. Когда громкое фырканье прозвучало над самым ухом и теплая лошадиная морда настойчиво ткнулась в грудь, драгун, наконец, очнулся от тяжкого забытья.
Над головой сплетали купол заиндевевшие ветви, сквозь которые проглядывало свинцовое небо. Он стоял, прислонившись спиной к широкому стволу дерева, а под ногами пышной белой периной расстелился снежный покров. Тяжелые тучи шли низко, почти задевая верхушки сосен и пихт, и сеяли колючее крошево. Снежинки таяли, касаясь массивной черной головы лошади. Она выжидающе смотрела на хозяина, и из ее ноздрей то и дело вырывались густые клубы пара. Почти по колено в снегу под раскидистым грабом стояло это точеное изваяние из мерцающего обсидиана, земное воплощение кельтской Эпоны*, бдевшей на вратах в мир иной.
- Адель, малышка, - хрипло пробормотал драгун, - я совсем забыл про тебя, бросил в том дорожном шалмане… Как же ты умудрилась перегрызть повод?
Лошадь фыркнула, как будто в знак пренебрежения, но снисходительно приняла поглаживание знакомых рук, поправляющих на ней узду.
- Боюсь, что я окоченел настолько, что не сумею забраться в седло, - проговорил Тарлтон, держась за шею лошади, как утопающий цепляется за буй. Тяжкий хмель и сонное оцепенение все еще сковывали тело и разум бронзовой цепью.

[Irbis_light]

Вороная, мягко переступая копытами, медленно шла по глубокому снегу. Ее хозяин плелся рядом, держась за седло и глядя вперед, в предвечерний сумрак. Вскоре снег усилился, он жалил, хлестал по лицу и слепил глаза. А сквозь завывание ветра стал доноситься жуткий, протяжный волчий вой.
Воспользовавшись стволом поваленного дерева, как приступком, Тарлтон поднялся в седло и пустил лошадь мелкой рысью. Хищные серые тени внезапно появились из-за деревьев и устремились к всаднику сквозь метель. Лошадь насторожилась, и драгун крепче сжал бедрами ее бока, наклоняясь к холке, чтобы удержаться в седле и не потерять контроль над испуганным животным. Он ожидал от нее инстинктивного панического страха, но вместо того чтобы взвиться на дыбы и броситься прочь, спасаясь от волков, она стала, как вкопанная.
Стая приближалась быстрыми скачками, но когда до желанной добычи осталось всего чуть больше двух ярдов, вожак внезапно остановился. Несколько мгновений огромный серебристый зверь с янтарными глазами недоверчиво принюхивался, затем нервно оскалился и неожиданно отпрянул, словно был чем-то крайне встревожен. Остальные волки принялись втягивать ноздрями воздух и, учуяв нечто, смутившее их вожака, испуганно пятились назад.
- Даже эта серая нечисть меня боится, - угрюмо заключил Тарлтон, изумленно наблюдая за тем, как стая свирепых хищников поспешно отступает, рыча и повизгивая, будто свора побитых дворняг.
Лошадь, которая даже не дрогнула при сближении со смертельно опасным врагом, спокойно побрела дальше. Её хозяин оказался слишком утомлен и подавлен для того, чтобы придавать особое значение ее необычному поведению.
Было около полуночи, когда Мери Слокум покинула свою спальню и осторожно спустилась по лестнице. Долгое отсутствие англичанина необъяснимым образом тревожило её. Впрочем, она склонна была объяснить странное беспокойство угрозой военных действий. Что если её воинственным патриотически-настроенным соотечественникам удалось подойти на расстояние пушечного выстрела к лагерю лоялистов? Что если они воспользовались вечерней мглой и метелью для того чтобы тайком подобраться к врагу, но их маневр все таки не остался незамеченным для королевских солдат? Тогда обе враждующие стороны уже должны были выстроить свои порядки и вот-вот грянут первые залпы полевых орудий.
Однако в доме было тихо. А за окнами звучало глухое стенание безутешной январской вьюги. Мери остановилась на лестничной площадке между первым и вторым этажом, ей показалось, что она слышит шум внизу, в гостиной. Спустившись еще на несколько ступеней, женщина увидела отсвет камина на стене. Когда она повернулась с решительным намерением вернуться к себе в спальню, ступенька предательски скрипнула под её ногой, выдавая ее присутствие расположившемуся у камина неприятелю.
Глубоко вздохнув, миссис Слокум плотнее запахнула халат, и уверенно по-хозяйски сошла вниз на оккупированную территорию, намереваясь невозмутимо пересечь гостиную и скрыться на кухне.
И все-таки любопытство в который раз возобладало над здравым смыслом, заставив её помедлить, всматриваясь в человека, сидящего у очага. Британец не обратил никакого внимания на её появление, он был всецело поглощен созерцанием некоего клочка бумаги, который затем почти бережно положил в камин. Мери невольно вздрогнула, когда он бросил на нее странно затуманенный взгляд и сказал:
- Я ненавижу вашу страну, миссис Слокум. Она отняла у меня намного больше, чем могла бы дать. И победа над ней заранее омрачена такой слепящей тьмой утрат, что ни один луч триумфа не рассеет ее.
- О, вам есть чем утешиться, сэр, можете мне поверить, - ответила она с холодной иронией. - Ведь вы причинили этой стране столько страданий и унижений, что она не скоро опомниться от потрясения и залечит свои раны.
Тарлтон невесело усмехнулся.
- Спасибо за вашу честность, на этот подвиг способен не каждый. Мне, право, стало легче...
Женщина недоверчиво прищурилась.
- Вы странный человек, полковник Тарлтон, для ваших соотечественников правда - это кость поперек горла. А вы благодарите меня за нелестные высказывания в ваш адрес.
- Я знаю о себе такую правду, по сравнению с которой ваш обличительный сарказм не более чем забавная и милая шутка, - глухо обронил драгун.
На этот раз Мери вспыхнула, гневно закусив губу, и раздраженная этой жестокой насмешкой, которую приняла за браваду, удалилась на кухню.

***

[Irbis_light]

Вороная, мягко переступая копытами, медленно шла по глубокому снегу. Ее хозяин плелся рядом, держась за седло и глядя вперед, в предвечерний сумрак. Вскоре снег усилился, он жалил, хлестал по лицу и слепил глаза. А сквозь завывание ветра стал доноситься жуткий, протяжный волчий вой.
Воспользовавшись стволом поваленного дерева, как приступком, Тарлтон поднялся в седло и пустил лошадь мелкой рысью. Хищные серые тени внезапно появились из-за деревьев и устремились к всаднику сквозь метель. Лошадь насторожилась, и драгун крепче сжал бедрами ее бока, наклоняясь к холке, чтобы удержаться в седле и не потерять контроль над испуганным животным. Он ожидал от нее инстинктивного панического страха, но вместо того чтобы взвиться на дыбы и броситься прочь, спасаясь от волков, она стала, как вкопанная.
Стая приближалась быстрыми скачками, но когда до желанной добычи осталось всего чуть больше двух ярдов, вожак внезапно остановился. Несколько мгновений огромный серебристый зверь с янтарными глазами недоверчиво принюхивался, затем нервно оскалился и неожиданно отпрянул, словно был чем-то крайне встревожен. Остальные волки принялись втягивать ноздрями воздух и, учуяв нечто, смутившее их вожака, испуганно пятились назад.
- Даже эта серая нечисть меня боится, - угрюмо заключил Тарлтон, изумленно наблюдая за тем, как стая свирепых хищников поспешно отступает, рыча и повизгивая, будто свора побитых дворняг.
Лошадь, которая даже не дрогнула при сближении со смертельно опасным врагом, спокойно побрела дальше. Её хозяин оказался слишком утомлен и подавлен для того, чтобы придавать особое значение ее необычному поведению.
Было около полуночи, когда Мери Слокум покинула свою спальню и осторожно спустилась по лестнице. Долгое отсутствие англичанина необъяснимым образом тревожило её. Впрочем, она склонна была объяснить странное беспокойство угрозой военных действий. Что если её воинственным патриотически-настроенным соотечественникам удалось подойти на расстояние пушечного выстрела к лагерю лоялистов? Что если они воспользовались вечерней мглой и метелью для того чтобы тайком подобраться к врагу, но их маневр все таки не остался незамеченным для королевских солдат? Тогда обе враждующие стороны уже должны были выстроить свои порядки и вот-вот грянут первые залпы полевых орудий.
Однако в доме было тихо. А за окнами звучало глухое стенание безутешной январской вьюги. Мери остановилась на лестничной площадке между первым и вторым этажом, ей показалось, что она слышит шум внизу, в гостиной. Спустившись еще на несколько ступеней, женщина увидела отсвет камина на стене. Когда она повернулась с решительным намерением вернуться к себе в спальню, ступенька предательски скрипнула под её ногой, выдавая ее присутствие расположившемуся у камина неприятелю.
Глубоко вздохнув, миссис Слокум плотнее запахнула халат, и уверенно по-хозяйски сошла вниз на оккупированную территорию, намереваясь невозмутимо пересечь гостиную и скрыться на кухне.
И все-таки любопытство в который раз возобладало над здравым смыслом, заставив её помедлить, всматриваясь в человека, сидящего у очага. Британец не обратил никакого внимания на её появление, он был всецело поглощен созерцанием некоего клочка бумаги, который затем почти бережно положил в камин. Мери невольно вздрогнула, когда он бросил на нее странно затуманенный взгляд и сказал:
- Я ненавижу вашу страну, миссис Слокум. Она отняла у меня намного больше, чем могла бы дать. И победа над ней заранее омрачена такой слепящей тьмой утрат, что ни один луч триумфа не рассеет ее.
- О, вам есть чем утешиться, сэр, можете мне поверить, - ответила она с холодной иронией. - Ведь вы причинили этой стране столько страданий и унижений, что она не скоро опомниться от потрясения и залечит свои раны.
Тарлтон невесело усмехнулся.
- Спасибо за вашу честность, на этот подвиг способен не каждый. Мне, право, стало легче...
Женщина недоверчиво прищурилась.
- Вы странный человек, полковник Тарлтон, для ваших соотечественников правда - это кость поперек горла. А вы благодарите меня за нелестные высказывания в ваш адрес.
- Я знаю о себе такую правду, по сравнению с которой ваш обличительный сарказм не более чем забавная и милая шутка, - глухо обронил драгун.
На этот раз Мери вспыхнула, гневно закусив губу, и раздраженная этой жестокой насмешкой, которую приняла за браваду, удалилась на кухню.

***

[Irbis_light]

Вороная, мягко переступая копытами, медленно шла по глубокому снегу. Ее хозяин плелся рядом, держась за седло и глядя вперед, в предвечерний сумрак. Вскоре снег усилился, он жалил, хлестал по лицу и слепил глаза. А сквозь завывание ветра стал доноситься жуткий, протяжный волчий вой.
Воспользовавшись стволом поваленного дерева, как приступком, Тарлтон поднялся в седло и пустил лошадь мелкой рысью. Хищные серые тени внезапно появились из-за деревьев и устремились к всаднику сквозь метель. Лошадь насторожилась, и драгун крепче сжал бедрами ее бока, наклоняясь к холке, чтобы удержаться в седле и не потерять контроль над испуганным животным. Он ожидал от нее инстинктивного панического страха, но вместо того чтобы взвиться на дыбы и броситься прочь, спасаясь от волков, она стала, как вкопанная.
Стая приближалась быстрыми скачками, но когда до желанной добычи осталось всего чуть больше двух ярдов, вожак внезапно остановился. Несколько мгновений огромный серебристый зверь с янтарными глазами недоверчиво принюхивался, затем нервно оскалился и неожиданно отпрянул, словно был чем-то крайне встревожен. Остальные волки принялись втягивать ноздрями воздух и, учуяв нечто, смутившее их вожака, испуганно пятились назад.
- Даже эта серая нечисть меня боится, - угрюмо заключил Тарлтон, изумленно наблюдая за тем, как стая свирепых хищников поспешно отступает, рыча и повизгивая, будто свора побитых дворняг.
Лошадь, которая даже не дрогнула при сближении со смертельно опасным врагом, спокойно побрела дальше. Её хозяин оказался слишком утомлен и подавлен для того, чтобы придавать особое значение ее необычному поведению.
Было около полуночи, когда Мери Слокум покинула свою спальню и осторожно спустилась по лестнице. Долгое отсутствие англичанина необъяснимым образом тревожило её. Впрочем, она склонна была объяснить странное беспокойство угрозой военных действий. Что если её воинственным патриотически-настроенным соотечественникам удалось подойти на расстояние пушечного выстрела к лагерю лоялистов? Что если они воспользовались вечерней мглой и метелью для того чтобы тайком подобраться к врагу, но их маневр все таки не остался незамеченным для королевских солдат? Тогда обе враждующие стороны уже должны были выстроить свои порядки и вот-вот грянут первые залпы полевых орудий.
Однако в доме было тихо. А за окнами звучало глухое стенание безутешной январской вьюги. Мери остановилась на лестничной площадке между первым и вторым этажом, ей показалось, что она слышит шум внизу, в гостиной. Спустившись еще на несколько ступеней, женщина увидела отсвет камина на стене. Когда она повернулась с решительным намерением вернуться к себе в спальню, ступенька предательски скрипнула под её ногой, выдавая ее присутствие расположившемуся у камина неприятелю.
Глубоко вздохнув, миссис Слокум плотнее запахнула халат, и уверенно по-хозяйски сошла вниз на оккупированную территорию, намереваясь невозмутимо пересечь гостиную и скрыться на кухне.
И все-таки любопытство в который раз возобладало над здравым смыслом, заставив её помедлить, всматриваясь в человека, сидящего у очага. Британец не обратил никакого внимания на её появление, он был всецело поглощен созерцанием некоего клочка бумаги, который затем почти бережно положил в камин. Мери невольно вздрогнула, когда он бросил на нее странно затуманенный взгляд и сказал:
- Я ненавижу вашу страну, миссис Слокум. Она отняла у меня намного больше, чем могла бы дать. И победа над ней заранее омрачена такой слепящей тьмой утрат, что ни один луч триумфа не рассеет ее.
- О, вам есть чем утешиться, сэр, можете мне поверить, - ответила она с холодной иронией. - Ведь вы причинили этой стране столько страданий и унижений, что она не скоро опомниться от потрясения и залечит свои раны.
Тарлтон невесело усмехнулся.
- Спасибо за вашу честность, на этот подвиг способен не каждый. Мне, право, стало легче...
Женщина недоверчиво прищурилась.
- Вы странный человек, полковник Тарлтон, для ваших соотечественников правда - это кость поперек горла. А вы благодарите меня за нелестные высказывания в ваш адрес.
- Я знаю о себе такую правду, по сравнению с которой ваш обличительный сарказм не более чем забавная и милая шутка, - глухо обронил драгун.
На этот раз Мери вспыхнула, гневно закусив губу, и раздраженная этой жестокой насмешкой, которую приняла за браваду, удалилась на кухню.

***

[Irbis_light]

Вороная, мягко переступая копытами, медленно шла по глубокому снегу. Ее хозяин плелся рядом, держась за седло и глядя вперед, в предвечерний сумрак. Вскоре снег усилился, он жалил, хлестал по лицу и слепил глаза. А сквозь завывание ветра стал доноситься жуткий, протяжный волчий вой.
Воспользовавшись стволом поваленного дерева, как приступком, Тарлтон поднялся в седло и пустил лошадь мелкой рысью. Хищные серые тени внезапно появились из-за деревьев и устремились к всаднику сквозь метель. Лошадь насторожилась, и драгун крепче сжал бедрами ее бока, наклоняясь к холке, чтобы удержаться в седле и не потерять контроль над испуганным животным. Он ожидал от нее инстинктивного панического страха, но вместо того чтобы взвиться на дыбы и броситься прочь, спасаясь от волков, она стала, как вкопанная.
Стая приближалась быстрыми скачками, но когда до желанной добычи осталось всего чуть больше двух ярдов, вожак внезапно остановился. Несколько мгновений огромный серебристый зверь с янтарными глазами недоверчиво принюхивался, затем нервно оскалился и неожиданно отпрянул, словно был чем-то крайне встревожен. Остальные волки принялись втягивать ноздрями воздух и, учуяв нечто, смутившее их вожака, испуганно пятились назад.
- Даже эта серая нечисть меня боится, - угрюмо заключил Тарлтон, изумленно наблюдая за тем, как стая свирепых хищников поспешно отступает, рыча и повизгивая, будто свора побитых дворняг.
Лошадь, которая даже не дрогнула при сближении со смертельно опасным врагом, спокойно побрела дальше. Её хозяин оказался слишком утомлен и подавлен для того, чтобы придавать особое значение ее необычному поведению.
Было около полуночи, когда Мери Слокум покинула свою спальню и осторожно спустилась по лестнице. Долгое отсутствие англичанина необъяснимым образом тревожило её. Впрочем, она склонна была объяснить странное беспокойство угрозой военных действий. Что если её воинственным патриотически-настроенным соотечественникам удалось подойти на расстояние пушечного выстрела к лагерю лоялистов? Что если они воспользовались вечерней мглой и метелью для того чтобы тайком подобраться к врагу, но их маневр все таки не остался незамеченным для королевских солдат? Тогда обе враждующие стороны уже должны были выстроить свои порядки и вот-вот грянут первые залпы полевых орудий.
Однако в доме было тихо. А за окнами звучало глухое стенание безутешной январской вьюги. Мери остановилась на лестничной площадке между первым и вторым этажом, ей показалось, что она слышит шум внизу, в гостиной. Спустившись еще на несколько ступеней, женщина увидела отсвет камина на стене. Когда она повернулась с решительным намерением вернуться к себе в спальню, ступенька предательски скрипнула под её ногой, выдавая ее присутствие расположившемуся у камина неприятелю.
Глубоко вздохнув, миссис Слокум плотнее запахнула халат, и уверенно по-хозяйски сошла вниз на оккупированную территорию, намереваясь невозмутимо пересечь гостиную и скрыться на кухне.
И все-таки любопытство в который раз возобладало над здравым смыслом, заставив её помедлить, всматриваясь в человека, сидящего у очага. Британец не обратил никакого внимания на её появление, он был всецело поглощен созерцанием некоего клочка бумаги, который затем почти бережно положил в камин. Мери невольно вздрогнула, когда он бросил на нее странно затуманенный взгляд и сказал:
- Я ненавижу вашу страну, миссис Слокум. Она отняла у меня намного больше, чем могла бы дать. И победа над ней заранее омрачена такой слепящей тьмой утрат, что ни один луч триумфа не рассеет ее.
- О, вам есть чем утешиться, сэр, можете мне поверить, - ответила она с холодной иронией. - Ведь вы причинили этой стране столько страданий и унижений, что она не скоро опомниться от потрясения и залечит свои раны.
Тарлтон невесело усмехнулся.
- Спасибо за вашу честность, на этот подвиг способен не каждый. Мне, право, стало легче...
Женщина недоверчиво прищурилась.
- Вы странный человек, полковник Тарлтон, для ваших соотечественников правда - это кость поперек горла. А вы благодарите меня за нелестные высказывания в ваш адрес.
- Я знаю о себе такую правду, по сравнению с которой ваш обличительный сарказм не более чем забавная и милая шутка, - глухо обронил драгун.
На этот раз Мери вспыхнула, гневно закусив губу, и раздраженная этой жестокой насмешкой, которую приняла за браваду, удалилась на кухню.

***

[Irbis_light]

Высокий румяный парень уверенно переступил порог дома Слокумов и, небрежно сняв треуголку, изобразил шутливый приветственный поклон.
- Ну, здравствуй, сестричка, - нахально ухмыльнулся он, глядя на хозяйку усадьбы.
- Зачем ты пришел, Майкл? – Устало вздохнула миссис Слокум.
Она стояла на пути своего гостя, угрожающе скрестив руки на груди. Однако молодого человека не смутил её неприветливый тон и воинственная поза.
- Вижу, ты не рада мне, Молли, - простодушно хмыкнул Майкл.
Громко топая сапогами, он прошагал по прихожей. Его слишком энергичное приближение заставило миссис Слокум отступить в гостиную. А когда он навис над ней, вальяжно облокотившись о дверную притолоку, она почувствовала исходящий от него запах спиртного.
- Я дам тебе продуктов, но не проси вина и денег, которые ты спустишь на выпивку, - строго начала женщина.
- А, ну, конечно, вино ты бережешь для своего английского гостя, - небрежно протянул Майкл, - что для тебя нужды родного брата.
- Ты нуждаешься в хорошей трёпке, Майк, - гневно осадила его Мери. - Отправляйся домой, к жене и детям.
- Ах, еще бы! Дело близиться к ночи, и я, должно быть, мешаю тихим радостям примерной жены, - съехидничал Майкл. И, видя, что его выпад не достиг желаемой цели, он добавил. – Ты же выступаешь не только в роли радушной хозяйки с этим блестящим офицером.
Миссис Слокум резко занесла руку, и воздух разорвал хлесткий, как удар кнута, звук пощечины.
- Стелешься перед этими чертовыми тори, - хрипло прошипел Майкл, машинально потирая покрасневшую щеку. - Да я бы скорее сдох, чем пустил на порог британского офицера! Предательница!
- Замолчи, - властно потребовала Мери, - не тебе судить о предательстве. Когда пришло время отстаивать свободу своей родины с оружием в руках, мужество почему-то оставило тебя. Ты месяц провалялся в постели, притворяясь, что вывихнул ногу, мой бравый патриот!
Пристыженный брат ненадолго замолчал, и молвил затем в той же развязной манере, распространяя спиртное благоухание:
- Что такое, сестрица, благородный джентльмен побрезговал женой простого американского фермера? А, кажется, я понял, - он грубо рассмеялся, - британцы такие трусы и слабаки, что они дрожат не только перед континенталами, но и перед их темпераментными женщинами.
Майкл выставил руки вперед в защитном жесте, ожидая очередной вспышки праведного гнева своей сестры. Но та лишь нервно закусила губу, настороженно прислушиваясь и бросая взгляд в сторону входной двери.
- Майк, ради всего святого возьми корзину и ступай домой, - сказала она, глядя на него с брезгливым сожалением. Из коридора, ведущего на кухню, показалась предупредительная служанка и протянула хозяйке объемистую корзину с едой.
- Ты что же хочешь отделаться от меня, как от какого-то нищего попрошайки? – Высокомерно фыркнул брат. - Майкл Райт никогда не побирался, Молли, оставь свои кошелки с объедками для прислуги!
- Уходи, - смиренно попросила Мери, настойчиво протягивая ему корзину.
Но Майкл упрямо тряхнул головой и дерзко усмехнулся:
- Ты думаешь, я боюсь твоего постояльца? Этого чванливого, изнеженного франта. Видал я его, как же! Торжественный трепет и священный ужас не охватили меня.
- Прекрати, - досадливо вздохнула женщина, отчаявшаяся воззвать к благоразумию брата.
- Я буду даже рад, если господин напыщенный индюк пожалует, - упорно бравировал Майкл Райт. - Посмотрю в высокомерную физиономию этого королевского прихлебателя и велю передать привет погорячее Его Мерзкому Величеству Георгу.
- Банастр Тарлтон, к вашим услугам, сэр, - прозвучал глубокий голос с британским акцентом. - Весьма польщен, что встреча со мной столь радостна для вас. И в свою очередь готов сообщить, что с удовольствием выслушаю все, что вы считаете нужным передать вашему господину и правителю.
Брат обернулся, и Мери, выглянув из-за его могучего торса, увидела стоявшего посреди прихожей драгуна. Она отметила, что шляпа и плащ Тарлтона уже покоились на вешалке, а сам он выглядел спокойным и даже снисходительно улыбался, глядя на Майка с ленивым любопытством.
Смерив англичанина пристальным взглядом, Майкл Райт презрительно скривил губы и поскреб поросший рыжей щетиной массивный подбородок. Он не ответил на обращенные к нему слова офицера и не соизволил представиться даже ради приличия. Однако и решимости пустить в ход свой острый язык или же тяжелые кулаки в нем явно поубавилось. Тарлтон не казался опасным и угрожающим, но что-то в его уверенном спокойствии охладило воинственный пыл рьяного патриота.
- Ваш брат, мадам? - Осведомился британец с таким безмятежным видом, словно вел светский разговор с самыми любезными имперскими лоялистами, а не с враждебными ему революционерами.
- Да, сэр, - торопливо отозвалась миссис Слокум. - Прошу вас простить ему возмутительную грубость. Все дело в том, что он нетрезв и несколько поврежден рассудком.
- Не похоже, что он пришел ободрить и утешить сестру, оставшуюся без мужа, - резонно заметил Тарлтон, переводя взгляд с бледной и расстроенной женщины на ее хамоватого родственника.
- Он не в себе и буйно пьян, - тихо повторила Мери, неловко потупившись.
- Тогда ему не помешает слегка проветрить голову на свежем воздухе. С вашего позволения, мадам, мы ненадолго удалимся для сугубо мужского разговора, - мягко проговорил Тарлтон, обращаясь к миссис Слокум. Затем поднял глаза и, выразительно глядя на ее рослого брата, велел: – Сэр, прошу вас следовать за мной.
В неосознанном порыве Мери бросилась вперед, и в отчаянье вцепилась в рукав зеленого мундира британца.
- Я только поговорю с ним, - терпеливо заверил ее Тарлтон.
Мери послушно разжала пальцы и отступила, наблюдая за тем, как мужчины выходят за дверь. Ее удивило то, с какой безропотной покорностью Майкл последовал за вражеским офицером, словно Тарлтон обладал особым, сверхъестественным магнетизмом. Подойдя к двери поближе, она услышала ровный размеренный голос англичанина и невнятное бормотание своего брата, но разобрать не смогла ни слова. На миг на крыльце, за дверью, воцарилось полное молчание, и женщина ощутила тревожный трепет, затем Майкл угрюмо выдавил из себя что-то невнятное, но явно смиренное. Дверь открылась столь неожиданно, что Мери едва удалось отпрянуть на почтительное расстояние. Тарлтон многозначительно взглянул на нее, давая понять, что сдержал свое обещание и не причинил ее родственнику ни малейшего вреда. Следом за ним уныло прошаркал мистер Райт, он выглядел растерянным и, взяв ее за руку, смущенно улыбнулся.
- Я верну твою повозку, Молли, как только починю, - сообщил он сестре, преданно глядя на нее своими удивленными осоловелыми глазами. - И не сердись на меня за то, что я устроил на прошлой неделе. И за сегодняшнее тоже прости.
- Выражаю надежду на то, что теперь между вами установится понимание. А теперь прошу меня извинить, я вынужден вас покинуть...
Это было сказано все тем же ровным тоном, но Мери показалось, что офицер поморщился, как будто бы от боли, и она решила, что он должно быть ранен. Поспешив распрощаться со своим присмиревшим братом и выпроводить его за дверь, всучив корзину со снедью, миссис Слокум прошла в гостиную и обнаружила, что оказалась права относительно недомогания британца. Он сидел в кресле перед камином без мундира и в расстегнутой рубашке, на кружевном воротнике которой алели пятна крови. Потревоженный ее появлением, драгун оторвал взгляд от раны на плече и поспешно прижал к ней платок.
- Простите мою бестактность, мадам, война порой вынуждает позабыть элементарные нормы приличия, - сказал он, застегивая пуговицы сорочки. – Я не хочу вас смущать своим присутствием в таком неподобающем виде, кроме того являть вам столь неприятное зрелище, как...
Строгий взгляд миссис Слокум и ее властно поднятая вверх рука заставили его замолчать.
- Я не принимаю ваших извинений и уверяю вас в том, что они излишни, - заявила она. - Вы чересчур щепетильны, сэр, никакого ущерба моему душевному комфорту вид вашей раны не причинит.

[Irbis_light]

Приблизившись, Мери разглядывала его спокойно без малейшей тени смущения, приличествующего женщине в подобной ситуации.
- Как вам удалось приструнить моего нерадивого братца? – Улыбнувшись, спросила она.
- Скажем так, я обладаю некоторым даром убеждения, - Тарлтон задумчиво склонил голову на бок, его глаза, которые всегда казались ей колючими и темными, как ненастная январская ночь, сейчас излучали мягкий пленительный свет.
- Возможно, этот дар подкреплен кое-чем холодным и бритвенно острым? – Мери лукаво повела бровью.
- Мои средства весьма разнообразны, - проникновенно молвил он, и протяжный ланкаширский акцент, который прежде резал слух, прозвучал чарующей неповторимой музыкой.
После продолжительного молчания она решительно шагнула к его креслу и, наклонившись вперед, осторожно отняла от раны платок.
- Ваш врач, разумеется, мужчина, - резко констатировала Мери, взглянув на раненое плечо британца. - Я не доверяю мужчинам в любых вопросах связанных с гигиеной и чистоплотностью. Я сама осмотрю вашу рану, промою специальным настоем и наложу повязку.
Она велела ему ждать и не двигаться с места, пока она не вернется со всем необходимым для врачевания, и он не посмел ослушаться ее распоряжений.
Мери Слокум знала толк, как в огнестрельных, так и в колотых, и резаных ранах, ей доводилось ухаживать за ранеными солдатами. Поэтому она сразу определила, что пуля лишь задела плечо Тарлтона, не затронув кость и не нанеся серьезного повреждения.
- Я буду выхаживать вас, сэр, при условии безоговорочного повиновения с вашей стороны, - деловито заявила она. - Расстегните рубашку.
- Не смею вам перечить, мадам, - ответил Тарлтон, смиренно опуская глаза. - Даже будучи раненым неопасно, я искренне ценю вашу неожиданную заботу, ваш великодушный жест.
Следя за тем, как он исполняет ее приказание, Мери невольно задержала взгляд на его левой руке, изувеченной ружейным выстрелом. Это ранение, также как и другие "знаки чести" в виде шрамов на груди, ясно свидетельствовало о том, что он не только командовал драгунами, но и лично участвовал в каждом из сражений Легиона. И несмотря на то, что он собственноручно убил многих ее отважных соотечественников, она не могла не почувствовать к нему определенное уважение за эту воистину благородную самоотверженность.
- Что же случилось, попались особенно несговорчивые бунтовщики, которые не пошли на эшафот добровольно и безропотно? – С нарочитой беспечностью спросила миссис Слокум, окуная полотенце в кипяток. - Или ваши люди заскучали от вынужденного безделья и устроили пьяный дебош с перестрелкой?
- Должно быть, от скуки извелись местные патриоты, из числа тех, кто не пожелал вступить в ряды континентальной армии, или же был ею отвергнут, что маловероятно на самом деле, - с легкой насмешкой ответил офицер. - Они напали на нас с майором Хангером и капитаном Бордоном во время охоты, но стычка была короткой и, к счастью, столь же незначительной, как и эта рана.
Мери, молча, придвинула свой стул поближе к креслу Тарлтона, и, избегая пытливого взгляда британца, слегка коснулась раны влажным и теплым полотенцем.
- Осторожнее, Мери, вы сократили нашу неизменную дистанцию. Не боитесь, что ваши действия спровоцируют меня, и я на вас наброшусь?
Когда она решительно подняла на него глаза, то увидела, что он улыбается, впрочем, даже от этой слабой улыбки на его строгом лице веяло легким холодом.
- Если вы посмеете меня коснуться, то я успею вонзить ногти в вашу рану с такой силой, что вы забудете девиз своего полка, - невозмутимо пообещала Мери, сладко улыбнувшись в ответ.
Она смочила небольшой лоскут бинта в травяной настойке и приложила его к ране. Остро запахло полынью.
- Ассирийцы называли полынь сердцем орла и верили, что она дает силу и смелость, - сказал Тарлтон. - У греков это растение посвящено Артемиде и Аресу. А у многих народов Европы куст полыни, именуемый божьим деревом, считается символом любви.
- У нас в Каролине полынью изгоняют блох и нечистых духов, - язвительно бросила женщина.
- Насчет блох можете не беспокоиться, миссис Слокум, - снисходительно заверил ее драгун.
Несколько минут они провели в молчании. Мери сменила компресс, ее пациент больше не делал попыток с ней заговорить, но она чувствовала, что он неотступно следит за каждым ее движением. Ей стало неуютно в роли робкой овечки, и она горделиво вскинула голову. Пристальный взгляд его темных глаз испугал и взволновал ее. Она с тревогой обнаружила, что сердце учащенно забилось, а мышцы живота напряглись. Стараясь скрыть свое смятение, американка холодно отвернулась и принялась готовить материал для перевязки.

***

[Irbis_light]

Ароматная и крепкая настойка шерри огнем разлилась по венам. От двух торопливых глотков у Мери Слокум закружилась голова, но исчез озноб, и прошла нервная дрожь. Она стояла у окна в кабинете мужа и сжимала в руках бутылку с насыщенным темно-вишневым напитком. Прислонившись лбом к холодному стеклу, она закрыла глаза и до боли закусила губу. Затем выпрямилась, прошлась по комнате, и, поставив на стол бутылку, взяла в руки ружье.
Мери остановилась перед массивными створками двери и, обернувшись, бросила взгляд на свое отражение в большом зеркале. Из резной рамы на миссис Слокум смотрела бледная женщина с лихорадочным блеском в глазах и нервно сжатыми губами, ее волнистые пшеничные локоны выбились из прически и змеями обвили шею, пышная грудь трепетно вздымалась, словно желая вырваться из корсажа платья.
Ослабевшие пальцы Мери легли на бронзовую ручку двери, тяжелая створка тоскливо скрипнула и отворилась. Мери покинула уединенный сумрачный кабинет, где она придавалась своим смятенным думам, и вышла в пустую, залитую тусклым светом гостиную. Поднимаясь по лестнице, она напряженно ловила каждый звук, доносившийся сверху: гулкие шаги, шорохи, шелест... Ноги казались ватными, сердцу было тесно в груди, и даже свободный корсет затруднял дыхание.
Дверь в гостевую спальню была открыта и миссис Слокум имела возможность наблюдать за тем, как ее английский постоялец методично укладывает свои вещи, и совершает последние приготовления, прежде чем навсегда покинуть обитель колонистов, считающих его своим врагом. Остановившись у порога, Мери опустила ружье прикладом на пол и застыла, словно амазонка, обозревающая свои охотничьи угодья.
Тарлтон обернулся и отвесил легкий поклон хозяйке дома:
- Доброе утро, миссис Слокум, - молвил он, задержав взгляд на ее оружии. - Если вы намерены оказать услугу патриотам и избавить их от беспощадного врага, то я бы посоветовал вам совершить сей подвиг вне стен этой уютной комнаты. Правильнее будет сопроводить меня в сад, где вынесенный вами смертный приговор вполне можно приписать одному из наиболее рьяных поборников свободы. Таким образом, вы сохраните незапятнанными не только свои чудесные ковры и гобелены, но также и репутацию.
- Вы думаете, что я способна на такую гнусность? – Сдавленно пробормотала она.
- Я вижу, что вы напряжены сильнее, чем пантера перед прыжком, - спокойно заметил драгун. - В конце концов, сегодня последняя возможность для вас пустить в дело это старое ружье и испытать на прочность британскую спесь.
- Да, я действительно сейчас, как струна, и не знаю суждено ли мне зазвучать под вашей рукой, или бесславно оборваться, - со странной улыбкой произнесла женщина. - Я негодовала на вашего короля, потерявшего разум, но теперь и сама бессильна удержаться над пропастью безумия.
Тарлтон прочел на ее бледном лице горькую решимость и помрачнел.
- Я не в праве удержать вас от слов, которые в последствии отравят ваш покой.
Теперь, когда Рубикон был перейден, холодная учтивость британца ранила подобно стали.
- Если вы оставите свои рыцарские замашки, то, несомненно, облегчите участь той, что уже позабыла о покое, - угрюмо отозвалась Мери.
После довольно продолжительного молчания, женщина откинула со лба прядь волос и заговорила снова:
- Может быть, уже хватит играть в эти игры. Я безоружна, - она положила ружье к ногам британца, - и обещаю не оказывать серьезного сопротивления, и не наносить урон моему завоевателю.
Она вызывающе вздернула подбородок и шагнула вперед, переступив через оружие. В голубых глазах больше не было враждебной неприязни, только неудержимая страсть.
- Я не давал вам обещания не нарушать вашу личную неприкосновенность, - прошептал Тарлтон, наклонившись к ее уху. Мери слегка повернула голову, желая прикоснуться губами к его устам. – Но я дал такое обещание самому себе, - закончил он с жестокой усмешкой.
Произнеся эти слова, полковник мягко отстранил миссис Слокуми и покинул комнату. Она в смятении прижала руки к груди, слушая удаляющиеся шаги по лестнице. Поддавшись необъяснимому порыву, Мери устремилась в коридор, затем сбежала в холл и направилась к задней двери, через которую можно было попасть на конюшню.
- Извините, что не обладаю изяществом манер настоящей леди. И приглашаю вас в свою постель по-солдатски грубо, - сказала она, появившись из сумрака стайни. – Но сейчас война, а я – жена солдата и знаю, как дорого время. Ведь мы с вами никогда больше не увидимся.
Тарлтон выводил лошадь из конюшни, намереваясь отправится в лагерь и распорядится о том, чтобы обозные явились за его вещами. Звонкий голос миссис Слокум заставил его обернуться.
- Нет, это мне впору приносить извинения за то, что не оправдал репутацию порочного негодяя, - невозмутимо ответил он. - Благодарю вас за терпение и сожалею, что пришлось злоупотреблять вашим гостеприимством. Всего доброго, мадам.
Мери вздрогнула, как от пощечины, и отпрянула назад. Стараясь сохранить достоинство, она, молча, отвернулась и направилась к двери. Но, оказавшись в пустынном холле, вдруг метнулась к парадному входу, и, задыхаясь от волнения, вырвалась на мороз в легком домашнем платье.
Гордая американка бросилась на крыльцо навстречу пронизывающему зимнему ветру. С отчаянно бьющимся сердцем она сбежала по ступенькам в заснеженный двор и остановилась, беспомощно глядя, как черная лошадь уносит своего хозяина в зыбкую мглу январской поземки. Она стояла и ждала, что он обернется и посмотрит на нее. Но всадник, застывший в седле неподвижно и прямо, неумолимо отдалялся, пока, наконец, не скрылся за цепью холмов.

***

[Irbis_light]

На границе между Северной и Южной Каролиной, долина реки Брод, 16 января 1781 года, канун битвы при Коупенс.

Раскисшие от холодного дождя и мокрого снега проселочные дороги, разбухшие от паводка реки, сама дикая и неприветливая местность, казалось, восстали из тумана прошлых мучительных кошмаров. Форсированный марш королевских войск, возглавляемых Легионом, постепенно превращался в унылое передвижение изнуренных отрядов, напоминающее слепое блуждание неупокоенных душ в сумрачном чистилище.
Нынешний день ознаменовался некоторым улучшением погоды и тем, что майор МакАртур явился на совещание в шатер Тарлтона с волынкой, и около четверти часа поднимал боевой дух королевским офицерам резкими воинственными трелями. Тарлтон вежливо аплодировал этому отважному шотландцу, который привел на помощь Легиону 71-й пехотный полк горцев Фрейзера. Но, обводя взглядом круг собравшихся на совет офицеров, размышлял над тем как обрисовать им диспозицию и соотношение сил воюющих сторон, не умерив их наступательный пыл и не поколебав уверенность в победе. Они должны иметь представление о том, что им предстоит сойтись в битве не с бестолковыми голодранцами и необученным сбродом. Если кто-то из тех, кто примкнул к нему недавно, еще тешит себя такими опасными иллюзиями, их надо развеять.
Мятежники превосходят их численно и отступают вовсе не для того, чтобы избежать столкновения и попытаться скрыться, рассеявшись по лесам. Маневры генерала Моргана рассчитаны на то, чтобы измотать противника и, выиграв время, занять выгодную стратегическую позицию.
Сейчас за этим столом собрались все, кроме двоих, на чью поддержку Тарлтон определенно рассчитывал. Первым был Александр Лесли, граф Ливен, который должен был привести ему на помощь свои силы, и тем самым хотя бы приблизительно выровнять численное соотношение с "континенталами". А вторым... Вторым был майор Хангер, который отсутствовал в шатре по причине острого желудочного расстройства, холерины, которое одолевало его вторые сутки. Рассчитывать но то, что Лесли присоединится к нему в грядущей битве, Тарлтон перестал, когда получил неутешительное известие из штаба. Надежда на то, что Хангер преодолеет досадные затруднения и недомогания и сможет подняться в седло, чтобы возглавить Зелёных драгунов еще теплилась. Но после совета, на который майор не явился, и это чаяние стало угасать.
- Джентльмены, наш противник, достопочтенный генерал Морган, не считает предосудительными такие грубые приемы ведения войны, как прицельный отстрел вражеских офицеров, - говорил Тарлтон своим соратникам. - Его отряд, который нам известен, как "Стрелки Моргана" специализировался на операциях подобного рода. Я предлагаю вам отказаться от всех заметных знаков отличия, которые полагаются вам, как офицерам Короны, в качестве элементарной меры предосторожности. Хотя это, разумеется, не гарантирует нам абсолютной безопасности в те первые минуты сближения с неприятелем, когда мы все ощутим себя мишенями.
- Разумная предусмотрительность, сэр, - почтительно склонил голову майор Кокрейн, командир пехотного корпуса Легиона.
- Боюсь, что тогда они в бессильном гневе начнут отстреливать наших волынщиков, - проворчал МакАртур.
- Если вы предпочитаете принять удар на себя, то мы обрядим вас не хуже генерала Корнуоллиса, и увенчаем таким количеством звёзд, которое его светлости даже и не снилось, - добродушно поддразнил его капитан Уилкинс.
- Я бы предпочел остаться при своем шотландском колпаке, - хмуро заявил упрямый шотландец. - Пусть янки сколько угодно таращатся на лакомую рыбешку, которой им придется подавиться, я не трепещу перед их пулями. Но раз уж таковы директивы нашего командования, то своевольничать не стану и поступлю как велено.
Тарлтон учтиво кивнул МакАртуру, тот растянул губы в довольной улыбке. Полковник ни единым жестом, ни малейшей интонацией голоса не выдал того волнения, которое испытывал перед сближением с опасным, многоопытным противником, также, как и не позволил обнаружить одолевавших его сомнений. Спокойный и рассудительный, он обговаривал с офицерами тактику предстоящего наступления, не обходя вниманием потенциальные угрозы и затруднения, с которыми они могут столкнуться.
- Впереди лежит холмистая равнина. И мы можем не сомневаться в том, что Морган укрепиться на возвышенности, штурмовать которую нам предстоит.
- Идти в гору под огнем противника, дьявол, что может быть хуже? – Проворчал шотландец, уставившись в карту.
- К сожалению, мы не владеем исчерпывающей информацией о точном расположении, численном составе и боевом оснащении противника, - вновь заговорил Тарлтон. - Наша разведка была перехвачена конными отрядами врага. Лишь немногие всадники из наших разъездов вернулись после рейдов. Понятно, что Морган очень осторожен и его маневры ошибочно считать отступлением. Он выбирает место для сражения и рассчитывает занять наиболее выгодную позицию.
- Кроме стрелков-ополченцев Морган располагает и кавалерией? - озабоченно нахмурился Кокрейн.
- Да, - ответил Тарлтон. - Это должно быть драгуны Вашингтона*. Виргинец преследует Легион уже давно и не может упустить такой прекрасной возможности насолить тем, кто его унизил. Думаю, он до сих пор не отправил мне уничижительное послание только потому, что Морган ревностно оберегает свои тайны и не спешит открывать припасенные козыри.
- Его карта будет бита, господа, или я не шотландец, - заявил МакАртур, воинственно подбоченившись. - Пустите 71-й в дело, и вы увидите, как засверкают пятки гнусных мятежников.
Тарлтон снисходительно улыбнулся в ответ на браваду майора:
- Спасибо за ваш оптимистичный прогноз, сэр, обещаю, что доблестным горцам будет предоставлена возможность себя проявить. Но мы не должны слепо верить в свое превосходство, это так же губительно, как и страх перед врагами. Господа, вcе, что я от вас хочу сейчас, это четко уяснить то, что нам придется действовать в непростых условиях. Опасности, которые ожидают нас при столкновении с Морганом в долине реки Брод, должны держать нас в напряжении и бдительной готовности эффективно реагировать на маневры неприятеля. Мы обязаны быть собранными и неотвратимо приблизить разгром тех, кто окружил и уничтожил наших товарищей в битве при Кингс Маунтин. Все мы помним славного Фергюсона, одного из лучших офицеров королевской армии, храброго и благородного воина, чья гибель требует отмщения.
Немало зрелых мужей слушали своего молодого самонадеянного командира с некоторой долей сомнения. Но он знал, что вызвать смутные сомнения у своих утомленных солдат - меньшее из зол, куда хуже было бы повергнуть их в пучину отчаяния. Пусть так, ему следует казаться самонадеянным и произносить тирады, торжественно сотрясающие воздух, подобно боевым гимнам или монологу Генриха V перед битвой у Азенкура. Он не первый взывает к доблести и мужеству британских львов, говорит о воинском долге и призывает отомстить за товарищей по оружию. Но пока эти "псы войны" верят в его удачу, они без колебаний пойдут за ним и в пекло.
- Как мы сможем разгромить прочно укрепившегося противника, превосходящего нас численно? – Задумчиво протянул капитан Уилкинс.
- Атакой в лоб и сокрушительным напором, - провозгласил Тарлтон. - Если нас чему-то и научила война в колониях, так в первую очередь тому, что в ней нет места европейской церемонности и изысканному пафосу, хитрым расчетам и детальным планам. Джентльмен Джонни* слишком долго думал и оказался разбит. Мы же будем действовать решительно и неотвратимо, как всегда. Американцы ведут борьбу преимущественно партизанскими методами, но там, где нам удается навязать им сражение, лучше всего срабатывает эффект внезапности и ожесточенный натиск. Настало время расправиться с ними. Завтра на рассвете мы выполним свой долг, мы вернем колонии под власть Короны.
Эти слова не были встречены единодушным одобрением, некоторые офицеры казались мрачными и отчужденными, впавшими в тяжелую задумчивость, однако спорить не стал никто. Капитан Бордон, обычно немногословный и сдержанный, взирал на своего командира с одобряющей улыбкой. Младшие офицеры, особенно драгуны, горели неукротимой жаждой битвы. Готовые вскочить в седло хоть сию минуту, они смотрели с тем же восторгом и преданностью, что и свора гончих, глядящих на хозяина в ожидании охотничьего рожка. Те же, кто был постарше званием и возрастом выглядели напряженными и несколько угрюмыми.

[Irbis_light]

Уж цель близка, а что нас завтра ждет,
Покажет боя этого исход*
Продекламировал Тарлтон, когда полог опустился за последним из офицеров, покинувшим шатер.
Желаю вам удачи,
И пусть изрубят нас самих в куски,
Коль мы не сломим вражие полки. *
Раздался знакомый низкий и чуть насмешливый голос. Тарлтон поднял голову от карты, над которой склонился в раздумьях, и увидел Джорджа Хангера. Драгун отсалютовал ему на манер римских гладиаторов, прижав кулак к груди, и торжественно воскликнул:
- Аве, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!
Тарлтон встретился с его бодрым взглядом, но остался бесстрастен, кипучая энергия неуемного драгуна не сумела раздробить ледники, сковывающие сердце его друга.
Лицо Тарлтона казалось отрешенным, в глазах читалась усталость. Он не только не улыбнулся в ответ на улыбку Хангера, но и еще больше помрачнел, и майор усмотрел в этом плохой знак.
- Рад тебя видеть в добром здравии, Джордж, - сказал он. - То, что ты так величественно цитируешь "Макбета" дает мне надежду на твоё полное выздоровление.
- Мы, ирландцы, народ живучий, - беспечно откликнулся Хангер. - А что, я разве не говорил? Вы имеете честь беседовать с бароном Колрейном*, сэр. Не нужно оваций, если я погибну за вас завтра, вы, по-крайней мере, будете знать, что ваш верный друг был доблестным сыном Ирландии и носителем гордого родового имени.
Тарлтон почтительно наклонил голову и произнес:
- Erin go Bragh*. Вы полны сюрпризов, мой отважный майор.
Драгун польщенно усмехнулся и, слегка смутившись, перевел разговор на другую тему:
- О, да, я и сам не ожидал, что меня утешит "Макбет". Но плестись вместе с обозом, и страдать от постоянных кишечных позывов было бы и вовсе невыносимо без настоящей трагедии, в которую уходишь с головой. Спешу возвратить тебе книгу, ибо знаю, что ты ею дорожишь, как памятью об ушедшем друге.
Хангер протянул полковнику томик Шекспира, чьи страницы хранили пометки и рисунки, сделанные Джоном Андре. Тарлтон крепко сжал книгу в тисненом сафьяновом переплете и едва заметно улыбнулся, как будто вновь обретенная реликвия вселила в него уверенность.
- Я пропустил важное совещание, - рассеянно пробормотал майор.
- Не огорчайся, - равнодушно бросил Тарлтон. - Словами не выигрывают сражений.
-«Слова - вода: они лишь волю студят»*, - немедленно вставил находчивый Хангер. – Но я прекращаю извергать потоки остроумия, поскольку вижу, что ты чем-то всерьез обеспокоен.
Тарлтон устремил на него сумрачный взгляд.
- Я говорил, что нам на помощь должен прийти корпус Лесли. Так вот сегодня я получил сообщение о том, что могу рассчитывать лишь на собственные силы. Понимаешь, что это значит?
- Scheisse*, - прорычал Хангер. - Лесли не придет? Они что же там все рехнулись?! Враг превосходит нас числом, занимает более выгодную позицию, а мы изнурены трудным переходом и деморализованы. Идти в атаку будет актом чистого безумия.
- Но отступить мы не имеем права.
- Как будто ты отдал такой приказ, если бы был в полном праве, - фыркнул ирландец, передернув плечами под тяжелым взглядом полковника.
- Мятежники знали что делали, заманивая нас в эту глушь и основательно изматывая, теперь у нас нет иного выхода, кроме как драться, зная, что преимущества на стороне противника. - Веки Тарлтона дрогнули и опустились. Но тяжкие думы не успели пленить его - их потревожил и разогнал резкий возглас Хангера.
- Значит, мы будем драться, черт возьми, и покажем толпе колонистов, как сражаются истинные патриоты! – Воскликнул драгун. - К дьяволу Лесли, пусть подавится своим галстуком, напыщенный щеголь, это заварушка для настоящих мужчин, а не для напудренных кокеток. И я говорю с полной ответственностью, что в одном этим крестьянам нас не обскакать - нас поведет в бой лучший полевой командир. Если я должен ступить в ад, то сделаю это без колебаний, потому что рядом будешь ты. Эх, жаль Патрика, не дожил он до этой славной сечи, а наши сабли завтра попируют горячей мятежной кровушкой.
Раскрасневшийся после этой пламенной тирады, как после пинты крепкого эля или лихой скачки, Хангер ободряюще улыбнулся другу и отсалютовал ему своей саблей.
- Спасибо, Джордж, - негромко произнес Тарлтон, глядя на ирландца с легкой улыбкой.
- Вот еще! – Делано возмутился Хангер. - Мне-то за что, скажи на милость?
- За твой неисправимый оптимизм и поддержку, которой мне так не хватало.
- Ты обязан быть уверенным в себе несмотря ни на что, поэтому даже не думай терять присутствие духа при подчиненном. Будем считать, что я не слышал упаднических нот в твоем голосе. И позволю себе один маленький дружеский совет, прежде чем удалиться: укладывайся спать, если не хочешь, чтобы завтра тебя привязывали к лошади и поили микстурами. - Уже на пороге шатра майор еще раз бодро отсалютовал командиру и, повернувшись, скрылся за пологом.
- Вас можно поздравить, мой амбициозный друг, - медленно произнес Тарлтон, застывший взгляд его был обращен в пустоту.
- Это ли не то, чего вы так неистово добивались? Битва, в которой вы, наконец, сможете себя проявить, больше тысячи человек под вашей рукой... Отчего же вам не весело, где же азарт и дрожь предвкушения? Что для вас человеческие жизни, стоит ли их считать, когда на весах победа и слава?
Он рассмеялся горьким смехом, потом спрятал лицо в ладонях и прошептал:
- Боже, Джон, если бы я только знал, что ты где-то по эту сторону Реки Забвения, где-то на расстоянии нескольких дней пути, мне было бы несравнимо легче.
Задолго до рассвета над воинским станом пронесся тревожный и торжественный звук горна, зовущий солдат в бой.

[Irbis_light]

Уж цель близка, а что нас завтра ждет,
Покажет боя этого исход*
Продекламировал Тарлтон, когда полог опустился за последним из офицеров, покинувшим шатер.
Желаю вам удачи,
И пусть изрубят нас самих в куски,
Коль мы не сломим вражие полки. *
Раздался знакомый низкий и чуть насмешливый голос. Тарлтон поднял голову от карты, над которой склонился в раздумьях, и увидел Джорджа Хангера. Драгун отсалютовал ему на манер римских гладиаторов, прижав кулак к груди, и торжественно воскликнул:
- Аве, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!
Тарлтон встретился с его бодрым взглядом, но остался бесстрастен, кипучая энергия неуемного драгуна не сумела раздробить ледники, сковывающие сердце его друга.
Лицо Тарлтона казалось отрешенным, в глазах читалась усталость. Он не только не улыбнулся в ответ на улыбку Хангера, но и еще больше помрачнел, и майор усмотрел в этом плохой знак.
- Рад тебя видеть в добром здравии, Джордж, - сказал он. - То, что ты так величественно цитируешь "Макбета" дает мне надежду на твоё полное выздоровление.
- Мы, ирландцы, народ живучий, - беспечно откликнулся Хангер. - А что, я разве не говорил? Вы имеете честь беседовать с бароном Колрейном*, сэр. Не нужно оваций, если я погибну за вас завтра, вы, по-крайней мере, будете знать, что ваш верный друг был доблестным сыном Ирландии и носителем гордого родового имени.
Тарлтон почтительно наклонил голову и произнес:
- Erin go Bragh*. Вы полны сюрпризов, мой отважный майор.
Драгун польщенно усмехнулся и, слегка смутившись, перевел разговор на другую тему:
- О, да, я и сам не ожидал, что меня утешит "Макбет". Но плестись вместе с обозом, и страдать от постоянных кишечных позывов было бы и вовсе невыносимо без настоящей трагедии, в которую уходишь с головой. Спешу возвратить тебе книгу, ибо знаю, что ты ею дорожишь, как памятью об ушедшем друге.
Хангер протянул полковнику томик Шекспира, чьи страницы хранили пометки и рисунки, сделанные Джоном Андре. Тарлтон крепко сжал книгу в тисненом сафьяновом переплете и едва заметно улыбнулся, как будто вновь обретенная реликвия вселила в него уверенность.
- Я пропустил важное совещание, - рассеянно пробормотал майор.
- Не огорчайся, - равнодушно бросил Тарлтон. - Словами не выигрывают сражений.
-«Слова - вода: они лишь волю студят»*, - немедленно вставил находчивый Хангер. – Но я прекращаю извергать потоки остроумия, поскольку вижу, что ты чем-то всерьез обеспокоен.
Тарлтон устремил на него сумрачный взгляд.
- Я говорил, что нам на помощь должен прийти корпус Лесли. Так вот сегодня я получил сообщение о том, что могу рассчитывать лишь на собственные силы. Понимаешь, что это значит?
- Scheisse*, - прорычал Хангер. - Лесли не придет? Они что же там все рехнулись?! Враг превосходит нас числом, занимает более выгодную позицию, а мы изнурены трудным переходом и деморализованы. Идти в атаку будет актом чистого безумия.
- Но отступить мы не имеем права.
- Как будто ты отдал такой приказ, если бы был в полном праве, - фыркнул ирландец, передернув плечами под тяжелым взглядом полковника.
- Мятежники знали что делали, заманивая нас в эту глушь и основательно изматывая, теперь у нас нет иного выхода, кроме как драться, зная, что преимущества на стороне противника. - Веки Тарлтона дрогнули и опустились. Но тяжкие думы не успели пленить его - их потревожил и разогнал резкий возглас Хангера.
- Значит, мы будем драться, черт возьми, и покажем толпе колонистов, как сражаются истинные патриоты! – Воскликнул драгун. - К дьяволу Лесли, пусть подавится своим галстуком, напыщенный щеголь, это заварушка для настоящих мужчин, а не для напудренных кокеток. И я говорю с полной ответственностью, что в одном этим крестьянам нас не обскакать - нас поведет в бой лучший полевой командир. Если я должен ступить в ад, то сделаю это без колебаний, потому что рядом будешь ты. Эх, жаль Патрика, не дожил он до этой славной сечи, а наши сабли завтра попируют горячей мятежной кровушкой.
Раскрасневшийся после этой пламенной тирады, как после пинты крепкого эля или лихой скачки, Хангер ободряюще улыбнулся другу и отсалютовал ему своей саблей.
- Спасибо, Джордж, - негромко произнес Тарлтон, глядя на ирландца с легкой улыбкой.
- Вот еще! – Делано возмутился Хангер. - Мне-то за что, скажи на милость?
- За твой неисправимый оптимизм и поддержку, которой мне так не хватало.
- Ты обязан быть уверенным в себе несмотря ни на что, поэтому даже не думай терять присутствие духа при подчиненном. Будем считать, что я не слышал упаднических нот в твоем голосе. И позволю себе один маленький дружеский совет, прежде чем удалиться: укладывайся спать, если не хочешь, чтобы завтра тебя привязывали к лошади и поили микстурами. - Уже на пороге шатра майор еще раз бодро отсалютовал командиру и, повернувшись, скрылся за пологом.
- Вас можно поздравить, мой амбициозный друг, - медленно произнес Тарлтон, застывший взгляд его был обращен в пустоту.
- Это ли не то, чего вы так неистово добивались? Битва, в которой вы, наконец, сможете себя проявить, больше тысячи человек под вашей рукой... Отчего же вам не весело, где же азарт и дрожь предвкушения? Что для вас человеческие жизни, стоит ли их считать, когда на весах победа и слава?
Он рассмеялся горьким смехом, потом спрятал лицо в ладонях и прошептал:
- Боже, Джон, если бы я только знал, что ты где-то по эту сторону Реки Забвения, где-то на расстоянии нескольких дней пути, мне было бы несравнимо легче.
Задолго до рассвета над воинским станом пронесся тревожный и торжественный звук горна, зовущий солдат в бой.

[Irbis_light]

Примечание: На самом деле Легион Тарлтона занимал усадьбу Слокумов в апреле 1781, но я опять своевольничаю и уступаю своей слабости построить сюжет Хроник по примеру «Сладкой Свободы», в которой битва при Коупенс следовала за оккупацией усадьбы, а не предваряла ее.

Sub rosa est – под розой (лат.). Что означает «по секрету», «секретно». Роза у древних римлян была эмблемой тайны. Если розу подвешивали к потолку над пиршественным столом, то все то, что "под розой" говорилось и делалось, не должно было разглашаться. Роза как знак молчания впоследствии изображалась на потолке комнат, где происходили закрытые совещания, и на деревянной решетке католической исповедальни. Пятилепестковая роза, окруженная терновым венком была одним из символов тамплиеров.

mon ange – мой ангел (франц.)

Лупанарий (лупана́р, лат. lupānar или lupānārium) – публичный дом в Древнем Риме. Название происходит от латинского слова lupa - «волчица», так в Риме называли проституток.

Эпона - (кельт. Epona, от epos «лошадь») — в кельтской мифологии богиня коневодства, покровительница лошадей и наездников. Также предполагается, что ее культ мог ассоциироваться и со смертью. Считается, что она выполняла роль провожатого и стража, охранявшего души умерших при переходе в подземный мир.

Имеется ввиду Уильям Вашингтон - троюродный брат главнокомандующего Джорджа Вашингтона (заметку делаю не зря, ибо в одном американском видеообзоре битвы при Коупенс проникновенно вещали о том, что Тарлтон, оказывается, сошелся в бою с самим великим Джорджем Вашингтоном и тот, аки громовержец, его сокрушил))).

Джентльмен Джонни – прозвище генерала Джона Бергойна, потерпевшего поражение при Саратоге.

Уильям Шекспир "Король Лир"

Уильям Шекспир «Макбет»

На самом деле это была бравада, поскольку 4-м бароном Колрейном Хангер станет лишь после смерти старшего брата, да и тогда откажется от титула.

Erin go Bragh - англифицированная фраза от ирл. "Eirinn go Brach". Девиз, с помощью которого демонстрируется лояльность, приверженность Ирландии. В примерном переводе означает «Да здравствует Ирландия», или «Ирландия Навсегда!»

Уильям Шекспир «Макбет»

Scheisse – немецкое матерное слово, вариации перевода разнообразны, как и у английского «shit», но, как правило, и то, и другое обозначает…экскременты.